Мака Джохадзе - Уцелевший пейзаж

В понедельник утром Торникэ так горячо обнимал жену и детей, будто прощался с ними навеки. Стоя на пригорке, Саба долго смотрел, как легко вышагивал отец, по-ребячьи отбрасывая носком попавшийся на дороге камешек.

Удивленный мальчик никак не мог совместить с этим мягким, податливым человеком облик отца в тревожные дни, когда, разбушевавшись, он злобно крушил все вокруг.

«Нечистая сила, что ли, вселяется в человека», — говорила в таких случаях тетя Саломэ.

«Нечистая сила — это, наверно, черт…» — думал Саба и нисколько не сомневался в своем заключении. (Наоборот, он с некоторым даже азартом принимался образно развивать эту мысль.) Серп молодого месяца, чей непривычно тоненький ободок возрождает в нас чувство новизны и свежести, постепенно круглится, наполняется мутными пятнами разной формы… И какие только тайны, какая только нечистая сила не гнездится в недрах полной и старой луны! Безобидная же маленькая речушка, которой иногда не под силу увлажнить бока покатых камней, так разливается и бушует весной, что играючи катит бревна и валуны с дом величиной…

В своих логических выводах Саба пытался не только оправдать отца, но и понять его. Поэтому он не мог ненавидеть отца, как Датуна: Саба жалел его.

Хищники смотрели из клеток, как смирные домашние животные. Отец с сыном редко заглядывали в зоопарк. Даже в воскресные дни, когда рдеющие на палочке сахарные петушки бойко переходили из рук в руки, грусть не унималась в душе Саба. Притулившиеся у решеток хищники в отличие от детей уже ничему на свете не удивлялись. Некоторые из них, приложив влажный нос к холодным металлическим прутьям, дышали часто. Их теплое дыхание долетало порой до Саба и кружило ему голову.

Наивно громоздились искусственные просторы для орлов. Песок, рассыпанный под ногами верблюда, утратил необъятность пустыни… Дремлющий царь зверей не прикасался к свежему куску мяса, не пели заморские птицы, не распускал хвоста павлин…

Только волк, сухой и тощий, выпадая из замедленного этого кадра, с удивительной торопливостью колесил по клетке. Запертый и загнанный, он горделиво, с вызовом сверкал своими зелеными в крапинку глазами, словно желая доказать, что вынашивает судьбе наперекор коварную и тщательно продуманную месть.

За насыпной горкой слонялись какие-то незнакомые птицы. Торникэ пил пиво. Первая кружка всегда приятно размаривала, вызывая истому во всем теле.

«Еще вторая, третья кружка и… и… и…»

Как камень в лужу, швырял Саба незаконченную мысль в безбрежное пространство. Маленькие кружочки мысли беззвучно смыкались вокруг камня и беззвучно исчезали. Саба глядел на волка.

Он боялся, чтобы отец не сказал, как всегда: что ты, мол, опять так долго смотришь на него. Это «на него» Торникэ произносил так привычно, по-домашнему, словно с незапамятных времен был связан с волком кровным родством. Саба же и в самом деле чувствовал между ними какое-то скрытое сходство и потому тянулся к этому зверю. Исподлобья бросал он косые взгляды на отца и жаждал поделиться с ним своими наблюдениями. Однако он уже научился обуздывать свои желания. Как достойный воспреемник, он перенял бабушкин опыт, перекинув тем самым надежный мост из прошлого в настоящее. Саба начал понимать, что молчание единственное его убежище, что никто на свете не разделит его жалости и сочувствия к отцу, проснувшихся в нем вместе с открывшейся ему тайной.

Слова трепыхались, как маленькие рыбешки в серебристых сетях, и вместе с водой силились ускользнуть из них и вернуться в глубины океана.

Пожилой человек стоял у входа в обшарпанный павильон, где вдоль стены плавали в нарисованном озере металлические утки.

«Постреляем?!» — колеблясь, спрашивал отец. Именно из-за этой нерешительности особенно восторженно кивал в ответ Саба, а так-то вообще его текучие и свободные, как воздух, представления никак не могли привыкнуть к осязаемым предметам. Беспредметность восприятия сулила детскому воображению мир, полный миражей и пространства.

Опершись грудью о шершавые каштановые доски стойки, отец учил сына держать ружье и бить в цель.

На дне рождения Тедо подали жареных перепелок. Саба смотрел на своих одноклассниц, этакими маленькими женщинами восседавших за пиршественным грузинским столом и с наслаждением похрустывающих нежнейшими крыльями подрумяненной дичи. Какая-то удивительная женская нега чувствовалась в каждой из них. Тедо же, довольный и гордый, сидел во главе стола и смотрел на них как хозяин дома.