Александр Пушкин - Стихотворения 1815

Люблю я праздность и покой, И мне досуг совсем не бремя; И есть и пить найду я время. Когда ж нечаянной порой Стихи кропать найдет охота, На славу Дружбы иль Эрота, Тотчас я труд окончу свой. Сижу ли с добрыми друзьями Лежу ль в постеле пуховой, Брожу ль над тихими водами В дубраве темной и глухой, Задумаюсь - взмахну руками На рифмах вдруг заговорю И никого уж не морю Моими резвыми стихами... Но ежели когда-нибудь, Желая в неге отдохнуть, Расположась перед камином, Один, свободным господином, Поймаю прежню мысль мою, То не для имени поэта Мараю два иль три куплета, И их вполголоса пою.

Но знаешь ли, о мой гонитель, Как я беседую с тобой? Беспечный Пинда посетитель, Я с Музой нежусь молодой... Уж утра яркое светило Поля и рощи озарило; Давно пропели петухи; В полглаза дремля - и зевая, Шапеля в песнях призывая, Пишу короткие стихи, Среди приятного забвенья Склонясь в подушку головой, И в простоте, без украшенья, Мои слагаю извиненья Немного сонною рукой. Под сенью лени неизвестной Так нежился певец прелестный, Когда Вер-Вера воспевал, Или с улыбкой рисовал В непринужденном упоеньи Уединенный свой чердак. В таком ленивом положеньи Стихи текут и так и сяк. Возможно ли в свое творенье, Уняв веселых мыслей шум, Тогда вперять холодный ум, Отделкой портить небылицы, Плоды бродящих резвых дум, И сокращать свои страницы?

Анакреон, Шолье, Парни, Враги труда, забот, печали, Не так, бывало, в прежни дни Своих любовниц воспевали. О вы, любезные певцы, Сыны беспечности ленивой, Давно вам отданы венцы От музы праздности счастливой, Но не блестящие дары Поэзии трудолюбивой. На верьх Фессальския горы Вели вас тайные извивы; Веселых Граций перст игривый Младые лиры оживлял, И ваши челы обвивал Детей Пафосских рой шутливый. И я - неопытный поэт Небрежный ваших рифм наследник, За вами крадуся вослед... А ты, мой скучный проповедник, Умерь ученый вкуса гнев! Поди, кричи, брани другого И брось ленивца молодого, Об нем тихонько пожалев.

ТЕНЬ ФОН-ВИЗИНА.

В раю, за грустным Ахероном, Зевая в рощице густой, Творец, любимый Алоллоном, Увидеть вздумал мир земной. То был писатель знаменитый, Известный русской весельчак, Насмешник, лаврами повитый, Денис, невежде бич и страх. "Позволь на время удалиться, Владыке ада молвил он, Постыл мне мрачный Флегетон, И к людям хочется явиться". "Ступай!" в ответ ему Плутон; И видит он перед собою: В ладье с мелькающей толпою Гребет наморщенный Харон Челнок ко брегу; с подорожной Герой поплыл в ладье порожной И вот - выходит к нам на свет. Добро пожаловать, поэт!

Мертвец в России очутился, Он ищет новости какой, Но свет ни в чем не пременился. Всё идет той же чередой; Всё так же люди лицемерят, Всё те же песенки поют, Клеветникам как прежде верят, Как прежде все дела текут; В окошки миллионы скачут, Казну все крадут у царя. Иным житье, другие плачут, И мучат смертных лекаря, Спокойно спят архиереи, Вельможи, знатные злодеи, Смеясь в бокалы льют вино, Невинных жалобе не внемлют, Играют ночь, в сенате дремлют, Склонясь на красное сукно; Всё столько ж трусов и нахалов, Рублевых столько же Киприд, И столько ж глупых генералов, И столько ж старых волокит.

Вздохнул Денис: "О боже, боже! Опять я вижу то ж да то же. Передних грозный Демосфен, Ты прав, оратор мой Петрушка: Весь свет бездельная игрушка, И нет в игрушке перемен. Но где же братии-поэты. Мои парнасские клевреты, Питомцы Граций молодых? Желал бы очень видеть их". Небес оставя светлы сени, С крылатой шапкой на бекрене, Богов посланник молодой Слетает вдруг к нему стрелой. "Пойдем, - сказал Эрмий поэту, Я здесь твоим проводником, Сам Феб меня просил о том; С тобой успеем до рассвету Певцов российских посетить, Иных - лозами наградить. Других - венком увить свирели". Сказал, взвились и полетели.

Уже сокрылся ясный день, Уже густела мрачна тень, Уж вечер к ночи уклонялся, Мелькал в окошки лунный свет, И всяк, кто только не поэт, Морфею сладко предавался. Эрмий с веселым мертвецом Влетели на чердак высокой; Там Кропов в тишине глубокой С бумагой, склянкой и пером Сидел в раздумьи за столом На стуле ветхом и треногом И площадным, раздутым слогом На наши смертные грехи Ковал и прозу и стихи. "Кто он?" - "Издатель "Демокрита"! Издатель право пресмешной, Не жаждет лавров он пиита, Лишь был бы только пьян порой. Стихи читать его хоть тяжко, А проза, ох! горька для всех; Но что ж? смеяться над бедняжкой, Ей богу. братец, страшный грех; Не лучше ли чердак оставить, И далее полет направить К певцам российским записным?" "Быть так, Меркурий, полетим". И оба путника пустились И в две минуты опустились Хвостову прямо в кабинет. Он не спал; добрый наш поэт Унизывал на случай оду, Как божий мученик кряхтел, Чертил, вычеркивал, потел, Чтоб стать посмешищем народу. Сидит; перо в его зубах, На ленте Анненской табак, Повсюду разлиты чернилы, Сопит себе Хвостов унылый. "Ба! в полночь кто катит ко мне? Не брежу, полно ль, я во сне! Что сталось с бедной головою! Фон-Визин! ты ль передо мною? Помилуй! ты... конечно он!" - "Я, точно я, меня Плутон Из мрачного теней жилища С почетным членом адских сил Сюда на время отпустил. Хвостов! старинный мой дружище! Скажи, как время ты ведешь? Здорово ль, весело ль живешь?" - "Увы! несчастному поэту, Нахмурясь отвечал Хвостов, Давно ни в чем удачи нету. Скажу тебе без дальних слов: По мне с парнасского задору Хоть удавись - так в ту же пору. Что я хорош, в том клясться рад, Пишу, пою на всякой лад, Хвалили гений мой в газетах, В "Аспазии" боготворят. А всё последний я в поэтах, Меня бранит и стар и млад, Читать стихов моих не хочут, Куда ни сунусь, всюду свист Мне враг последний журналист, Мальчишки надо мной хохочут. Анастасевич лишь один, Мой верный крестник, чтец и сын, Своею прозой уверяет, Что истукан мой увенчает Потомство лавровым венцом. Никто не думает о том. Но я - поставлю на своем. Пускай мой перукмахер снова Завьет у бедного Хвостова Его поэмой заказной Волос остаток уж седой, Геройской воружась отвагой, И жизнь я кончу над бумагой И буду в аде век писать И притчи дьяволам читать". Денис на то пожал плечами; Курьер богов захохотал И, над свечей взмахнув крылами, Во тьме с Фон-Визиным пропал. Хвостов не слишком изумился, Спокойно свечку засветил Вздохнул, зевнул, перекрестился, Свой труд доканчивать пустился, По утру оду смастерил, И ею город усыпил.