Александр Пушкин - Стихотворения 1815

Меж тем поклон отдав Хвостову, Творец, списавший Простакову, Три ночи в мрачных чердаках В больших и малых городах Пугал российских стиходеев. В своем боскете князь Шальной, Краса писателей-Морфеев, Сидел за книжкой записной, Рисуя в ней цветки, кусточки, И, движа вздохами листочки, Мочил их нежною слезой; Когда же призрак столь чудесный Очам влюбленного предстал, За платье ухватясь любезной, О страх! он в обморок упал. И ты Славяно-Росс надутый, О Безглагольник пресловутый, И ты едва не побледнел, Как будто от Шишкова взгляда; Из рук упала Петриада, И дикой взор оцепенел. И ты, попами воскормленный, Дьячком псалтире обученный, Ужасный критикам старик! Ты видел тени грозный лик, Твоя невинная другиня, Уже поблекший цвет певиц, Вралих Петрополя богиня, Пред ним со страхом пала ниц. И ежемесячный вздыхатель, Что в свет бесстыдно издает Кокетки старой кабинет, Безграмотный школяр-писатель, Был строгой тенью посещен; Не спас ребенка Купидон: Блюститель чести муз усердный Его журил немилосердно И уши выдрал бедняка; Страшна Фон-Визина рука!

"Довольно! нет во мне охоты, Сказал он, - у худых писцов Лишь время тратить; от зевоты Я снова умереть готов; Но где певец Екатерины?" - "На берегах поет Невы". "Итак стигийския долины Еще не видел он?" - "Увы!" "Увы? скажи, что значит это?" - "Денис! полнощный лавр отцвел, Прошла весна, прошло и лето, Огонь поэта охладел; Ты всё увидишь сам собою; Слетим к певцу под сединою На час послушать старика". Они летят, и в три мига Среди разубранной светлицы Увидели певца Фелицы. Почтенный старец их узнал. Фон-Визин тотчас рассказал Свои в том мире похожденья. "Так ты здесь в виде привиденья?... Сказал Державин, - очень рад; Прими мои благословенья... Брысь, кошка!.. сядь, усопший брат; Какая тихая погода!... Но кстати вот на славу ода, Послушай, братец" - и старик, Покашляв, почесав парик, Пустился петь свое творенье, Статей библейских преложенье; То был из гимнов гимн прямой. Чета бесплотных в удивленьи Внимала молча песнопенье, Поникнув долу головой:

"Открылась тайн священных ёдверь! Из бездн исходит Луцифер, Смиренный, но челоперунный. Наполеон! Наполеон! Париж, и новый Вавилон, И кроткий агнец белорунный, Превосходясь, как дивий Гог, Упал как дух Сатанаила, Исчезла демонская сила!... Благословен господь наш бог!".....

"Ого! - насмешник мой воскликнул, Что лучше эдаких стихов? В них смысла сам бы не проникнул Покойный господин Бобров; Что сделалось с тобой, Державин? И ты судьбой Невтону равен, Ты бог - ты червь, ты свет - ты ночь... Пойдем, Меркурий, сердцу больно; Пойдем - бешуся я невольно". И мигом отлетел он прочь.

"Какое чудное явленье!" Фон-Визин спутнику сказал. - "Оставь пустое удивленье, Эрмий с усмешкой отвечал. На Пинде славный Ломоносов С досадой некогда узрел, Что звучной лирой в сонме россов Татарин бритый возгремел, И гневом Пиндар Холмогора, И тайной завистью горел. Но Феб услышал глас укора, Его спокоить захотел, И спотыкнулся мой Державин Апокалипсис преложить Денис! он вечно будет славен, Но, ах, почто так долго жить?"

"Пора домой, - вещал Эрмию Ужасный рифмачам мертвец, Оставим наскоро Россию: Бродить устал я наконец". Но вдруг близь мельницы стучащей, Средь рощи сумрачной, густой, На берегу реки шумящей Шалаш является простой: К калитке узкая дорога; В окно склонился древний клен, И Фальконетов Купидон Грозит с усмешкой у порога. "Конечно, здесь живет певец, Сказал обрадуясь мертвец, Взойдем!" Взошли и что ж узрели? В приятной неге, на постеле Певец Пенатов молодой С венчанной розами главой, Едва прикрытый одеялом С прелестной Лилою дремал И подрумяненный фиалом В забвеньи сладостном шептал. Фон-Визин смотрит изумленный. "Знакомый вид; но кто же он? Уж не Парни ли несравненный, Иль Клейст? иль сам Анакреон?" "Он стоит их, - сказал Меркурий, Эрата, Грации, Амуры Венчали миртами его, И Феб цевницею златою Почтил любимца своего; Но лени связанный уздою, Он только пьет, смеется, спит И с Лилой нежится младою, Забыв совсем, что он пиит". "Так я же разбужу повесу," Сказал Фон-Визин рассердясь И в миг отдернул занавесу. Певец, услыша вещий глас, С досадой весь в пуху проснулся, Лениво руки протянул, На свет насилу проглянул, Потом в сторонку обернулся И снова крепким сном заснул. Что делать нашему герою? Повеся нос, итти к покою И только про себя ворчать. Я слышал, будто бы с досады Бранил он русских без пощады И вот изволил что сказать: "Когда Хвостов трудиться станет, А Батюшков спокойно спать, Наш гений долго не восстанет, И дело не пойдет на лад".