Александр Пушкин - Стихотворения 1828

Рекла - и ужас всех объемлет, И страстью дрогнули сердца. Она смущенный ропот внемлет С холодной дерзостью лица, И взор презрительный обводит Кругом поклонников своих... Вдруг из толпы один выходит, Вослед за ним и два других. Смела их поступь; ясны очи; Навстречу им она встает; Свершилось: куплены три ночи, И ложе смерти их зовет.

-

Благословенные жрецами, Теперь из урны роковой Пред неподвижными гостями Выходят жребии чредой. И первый - Флавий, воин смелый, В дружинах римских поседелый; Снести не мог он от жены Высокомерного презренья; Он принял вызов наслажденья, Как принимал во дни войны Он вызов ярого сраженья. За ним Критон, младой мудрец, Рожденный в рощах Эпикура, Критон, поклонник и певец Харит, Киприды и Амура. Любезный сердцу и очам, Как вешний цвет едва развитый, Последний имени векам Не передал. Его ланиты Пух первый нежно отенял; Восторг в очах его сиял; Страстей неопытная сила Кипела в сердце молодом... И грустный взор остановила Царица гордая на нем.

-

- Клянусь, о матерь наслаждений, Тебе неслыханно служу, На ложе страстных искушений Простой наемницей всхожу. Внемли же, мощная Киприда, И вы, подземные цари, О боги грозного Аида, Клянусь - до утренней зари Моих властителей желанья Я сладострастно утомлю И всеми тайнами лобзанья И дивной негой утолю. Но только утренней порфирой Аврора вечная блеснет, Клянусь - под смертною секирой Глава счастливцев отпадет.

-

И вот уже сокрылся день. Восходит месяц златорогий. Александрийские чертоги Покрыла сладостная тень. Фонтаны бьют, горят лампады, Курится легкий фимиам, И сладострастные прохлады Земным готовятся богам. В роскошном сумрачном покое, Средь обольстительных чудес, Под сенью пурпурных завес, Блистает ложе золотое.

АНЧАР*.

В пустыне чахлой и скупой, На почве, зноем раскаленной, Анчар, как грозный часовой, Стоит - один во всей вселенной.

Природа жаждущих степей Его в день гнева породила, И зелень мертвую ветвей И корни ядом напоила.

Яд каплет сквозь его кору, К полудню растопясь от зною, И застывает ввечеру Густой прозрачною смолою.

К нему и птица не летит И тигр нейдет - лишь вихорь черный На древо смерти набежит И мчится прочь уже тлетворный.

И если туча оросит, Блуждая, лист его дремучий, С его ветвей уж ядовит Стекает дождь в песок горючий.

Но человека человек Послал к анчару властным взглядом, И тот послушно в путь потек И к утру возвратился с ядом.

Принес он смертную смолу Да ветвь с увядшими листами, И пот по бледному челу Струился хладными ручьями;

Принес - и ослабел и лег Под сводом шалаша на лыки, И умер бедный раб у ног Непобедимого владыки.

А князь тем ядом напитал Свои послушливые стрелы, И с ними гибель разослал К соседям в чуждые пределы.

* Древо яда.

ОТВЕТ КАТЕНИНУ.

Напрасно, пламенный поэт, Свой чудный кубок мне подносишь И выпить за здоровье просишь: Не пью, любезный мой сосед! Товарищ милый, но лукавый, Твой кубок полон не вином, Но упоительной отравой: Он заманит меня потом Тебе во след опять за славой. Не так ли опытный гусар, Вербуя рекрута, подносит Ему веселый Вакха дар, Пока воинственный угар Его на месте не подкосит? Я сам служивый - мне домой Пора убраться на покой. Останься ты в строях Парнасса; Пред делом кубок наливай И лавр Корнеля или Тасса Один с похмелья пожинай.

ОТВЕТ А. И. ГОТОВЦЕВОЙ.

И недоверчиво и жадно Смотрю я на твои цветы. Кто, строгий стоик, примет хладно Привет харит и красоты? Горжуся им - но и робею; Твой недосказанный упрек Я разгадать вполне не смею. Твой гнев ужели я навлек? О сколько б мук себе готовил Красавиц ветреный зоил, Когда б предательски злословил Сей пол, которому служил! Любви безумством и волненьем Наказан был бы он; а ты Была всегда б опроверженьем Его печальной клеветы.

ЦВЕТОК.

Цветок засохший, безуханный, Забытый в книге вижу я; И вот уже мечтою странной Душа наполнилась моя:

Где цвел? когда? какой весною? И долго ль цвел? и сорван кем, Чужой, знакомой ли рукою? И положен сюда зачем?

На память нежного ль свиданья, Или разлуки роковой, Иль одинокого гулянья В тиши полей, в тени лесной?

И жив ли тот, и та жива ли? И нынче где их уголок? Или уже они увяли, Как сей неведомый цветок?

* * *

Брадатый староста Авдей С поклоном барыне своей Заместо красного яичка Поднес ученого скворца. Известно вам: такая птичка Умней иного мудреца. Скворец, [надувшись] величаво, Вздыхал о царствии небес И приговаривал картаво: "Хр<����истос> в<����оскрес!> Хр<����истос> в<����оскрес>!"