Ричард Райт - Черный

Когда я утром проснулся, мать сказала, что дедушка "отошел с миром".

- Надень пальто и шапку, - сказала бабушка.

- Зачем? - спросил я.

- Довольно задавать вопросы, делай что велят.

Я оделся.

- Ступай к Тому и скажи, что дедушка отошел с миром. Пусть придет и распорядится, - сказала бабушка.

Том, ее старший сын, недавно переехал из Хейзелхерста в Джексон и жил на окраине, милях в двух от нас. Сознавая, что на меня возложено важное поручение, я бросился бежать и ни разу не остановился передохнуть - я думал, что весть о смерти надлежит доставить немедленно. Я взлетел на крыльцо едва дыша, постучал. Дверь открыла моя двоюродная сестра, маленькая Мэгги.

- Где дядя Том? - спросил я.

- Спит, - ответила она.

Я ворвался в комнату, подбежал к постели и стал его трясти.

- Дядя Том, бабушка велела вам побыстрей прийти. Дедушка умер, выпалил я, не переводя духа.

Он открыл глаза и долго смотрел на меня.

- Уродится же такой дурак, - сказал он тихо. - Разве можно так сообщать человеку о смерти отца?

Я смотрел на него озадаченно; я не мог отдышаться.

- Я всю дорогу бежал, - сказал я. - Запыхался. Извините.

Он медленно встал и начал одеваться, не обращая на меня внимания; прошло минут пять.

- Чего ты ждешь? - наконец спросил он.

- Ничего, - сказал я.

Я медленно шел домой и думал, почему я не такой, как все, почему я вечно делаю не то, что надо. И говорю не то, и поступаю не так, все на меня злятся. Я никогда не умел говорить с людьми, не понимал, что они думают, чего хотят. Разве я хотел рассердить дядю Тома? А он рассердился, да так, что гнев пересилил горе. Не найдя ответа, я решил, что нечего мне расстраиваться, все равно, как бы я ни старался, моей семье не угодишь!

Меня не взяли хоронить дедушку, а оставили присматривать за домом. Я читал детективный роман, пока все не вернулись с кладбища. Мне ничего не рассказали, а я не стал их расспрашивать. Жизнь вошла в свою обычную колею - сон, каша, рагу из овощей, школа, учение, одиночество, тоска, снова сон.

Я совсем оборвался, мне стыдно было появляться в своих лохмотьях в школе. Многие ребята в классе уже носили костюмы с длинными брюками. Я так злился, что решил поговорить с бабушкой начистоту: если она не позволит мне работать по субботам, я уйду из дома. Но когда я заговорил, она не стала меня слушать. Я ходил за ней по пятам и требовал разрешения работать по субботам. Она твердила - нет, нет, ни за что, лучше не проси.

- Тогда я брошу школу, - объявил я.

- Бросай, мне все равно, - сказала она.

- Уеду от вас и письма никогда не пришлю.

- Никуда ты не уедешь, - сказала она с издевкой.

- Разве я могу учиться, чтобы потом найти работу? - спросил я, меняя тактику. Я показал ей свои рваные носки, залатанные штаны. - Как же мне в таком виде появляться в школе! Я не прошу у тебя денег, не прошу ничего мне покупать. Я прошу только разрешения работать!

- Мне-то что, ходишь ты в школу или нет, - сказала она. - Ты покинул лоно церкви и предоставлен теперь самому себе. Ты принадлежишь не мне, а миру. Для меня ты мертв, как мертв для Христа.

- Твоя проклятая церковь не дает мне жить!

- Не смей произносить таких слов в этом доме!

- Я говорю правду, ты сама знаешь!

- Бог покарает тебя. А ты снедаем гордыней и не хочешь просить Его о помощи.

- Я все равно пойду работать.

- Тогда уходи из моего дома.

- И уйду, - сказал я, дрожа всем телом.

- Никуда ты не уйдешь, - повторила она.

- Ты что же думаешь, я шучу? - спросил я, решившись доказать, что готов на все. - Я ухожу сейчас же!

Я побежал в комнату, схватил потрепанный чемоданишко и стал бросать в него свое рванье. У меня не было ни цента, но все равно я решил уйти. Она подошла к двери.

- Дурачок. Положи чемодан на место!

- Нет, я уеду и буду работать!

Она вырвала чемодан у меня из рук; я заметил, что она дрожит.

- Ладно, - сказала она. - Если ты хочешь попасть в ад, отправляйся. Но видит бог, это не моя вина. Меня он простит, но тебя никогда!

Она с плачем вышла из комнаты. Доброта победила в ней страх. Я вынул вещи из чемодана. Я был разбит. Я ненавидел эти взрывы чувств, эти вспышки страстей, потому что они сковывали меня бессилием. Теперь я воистину погиб для бабушки и тети Эдди, зато мама улыбнулась, когда я рассказал, что восстал против них. Она поднялась, заковыляла ко мне на своих негнущихся ногах и поцеловала.

6

Утром я стал спрашивать у ребят в школе, не знает ли кто, куда можно наняться на работу, и мне сказали, что одной белой семье нужна прислуга. Уроки кончились, и я пошел по адресу. Дверь открыла высокая, сурового вида белая женщина. Да, ей нужна прислуга, причем обязательно честная. Плата два доллара в неделю, работать утром и вечером, в субботу весь день. Я должен мыть посуду и полы, колоть дрова, мести двор. Меня будут кормить завтраком и обедом. Я робко расспрашивал, бросая украдкой взгляды по сторонам. Интересно, как меня здесь будут кормить? Кухня бедная и запущенная, неужто весь дом такой?