Ричард Райт - Черный

- Пусти меня! - орал я.

Вода уже закрыла ступицы колес. Я хотел прыгнуть в реку, но дядя схватил меня за ногу. Вода окружала нас со всех сторон.

- Пусти меня, пусти! - не переставая, вопил я.

Коляска знай себе катилась, вода поднималась все выше. Лошадь встряхивала головой, изгибала шею, храпела, глаза ее дико вращались. Я изо всех сил вцепился в край, надеясь вырваться из дядиных рук и прыгнуть в воду, если коляска опустится чуть-чуть глубже.

- Тпру-у! - наконец крикнул дядя.

Лошадь остановилась и заржала. Желтая вода в крутящихся воронках была так близко, что я мог дотронуться до нее рукой. Дядя Госкинс поглядел на меня и расхохотался.

- Ты что, в самом деле думал, я доеду на коляске до середины реки? спросил он.

Я так перетрусил, что не мог говорить, все тело дрожало от напряжения.

- Ладно, чего ты, - стал успокаивать меня дядя.

Повернув, мы двинулись к пристани. Я все еще не мог разжать руки и выпустить край коляски.

- Теперь-то уж бояться нечего, - говорил дядя.

Коляска выкатилась на берег, страх отпустил меня, и мне показалось, что я падаю с огромной высоты. Я ощущал какой-то резкий, свежий запах. Лоб у меня был мокрый, сердце стучало как молот.

- Пусти, я хочу вылезти, - попросил я.

- Почему? Зачем? - удивился дядя.

- Я вылезти хочу!

- Дурачок, мы же на берегу.

- Остановись! Я хочу вылезти, слышишь!

Дядя Госкинс не остановил коляску, даже не посмотрел в мою сторону, он ничего не понял. Тут я изловчился да как сигану из коляски! И благополучно приземлился в дорожную пыль. Дядя остановил лошадь и тихо спросил:

- Неужто ты и вправду так перепугался?

Я не ответил, я не мог говорить. Страх мой прошел, я глядел на него и видел перед собой чужого человека, человека, которого я раньше не встречал, с которым у меня никогда не будет ничего общего.

- Ну ладно, Ричард, вставай и садись обратно, - сказал он, - я отвезу тебя домой.

Я покачал головой и разрыдался.

- Ты что, сынок, не доверяешь мне? - спросил он. - Да я же на этой реке родился, я ее знаю как свои пять пальцев. Тут дно каменистое, можно идти полмили, и все будет по грудь.

Его слова летели мимо моего слуха, я ни за что на свете не сел бы в его коляску.

- Давай-ка лучше вернемся домой, - сказал он серьезно.

Я зашагал по пыльной дороге. Дядя выпрыгнул из коляски и пошел со мной рядом. В тот день он так и не поехал за покупками и все пытался объяснить, зачем ему понадобилось пугать меня, но я его не слушал и ничего ему не отвечал. Я больше ему не верил. Стоило мне потом увидеть его лицо, и во мне вновь оживал страх, который я испытал на реке, он вставал между нами непреодолимой преградой.

Каждый вечер дядя Госкинс уходил в свою пивную и возвращался только на рассвете. Спал он, как и отец, днем, но ему шум не мешал. Мы с братом могли кричать и носиться сколько душе угодно. Я часто прокрадывался в его комнату, когда он спал, и зачарованно глядел на большой блестящий револьвер, который лежал у него на тумбочке под рукой. Я спросил тетю Мэгги, почему дядя не расстается с револьвером, и она сказала мне, что белые несколько раз грозили его убить.

Однажды утром, когда я уже проснулся, дяди Госкинса еще не было. Тетя Мэгги волновалась, места себе не находила. Несколько раз хотела пойти в пивной зал узнать, что случилось, но не решалась, потому что дядя Госкинс запретил ей там бывать. День тянулся нескончаемо долго. Наконец настало время обеда.

- Нет, я все-таки пойду узнаю, - повторяла тетя Мэгги.

- Не надо, не ходи, - уговаривала ее мать. - Вдруг с тобой что случится?

Обед держали горячим на плите, тетя Мэгги стояла на крыльце и всматривалась в сгущающиеся сумерки. Опять она сказала, что пойдет в пивной зал, и опять мать ее не пустила. Совсем стемнело, а дяди Госкинса все не было. Тетя Мэгги молча ходила из угла в угол.

- Господи, не допусти, чтобы белые сделали ему что-нибудь плохое, твердила она.

Она вошла в спальню, через минуту вышла к нам и зарыдала.

- Он не взял с собой револьвер! Да что же с ним могло случиться, господи?

За ужином никто не проронил ни слова. Прошел еще час. Вдруг на крыльце послышались тяжелые шаги, в дверь громко постучали. Тетя Мэгги кинулась к двери и распахнула ее. На пороге стоял высокий парнишка-негр, по лицу его градом лил пот, он никак не мог отдышаться и все встряхивал головой. Непослушными руками он стащил кепку.

- Застрелили... Мистера Госкинса... Белые застрелили... - наконец выдавил он. - Миссис Госкинс, умер он...

Страшно вскрикнув, тетя Мэгги бросилась с крыльца на дорогу и исчезла в темноте.