Ричард Райт - Черный

Однажды мисс Саймон сказала, что теперь я буду помогать ей в канцелярии. Она посадила меня с собой завтракать, и, странное дело, когда я оказался против нее, я не мог проглотить ни куска. Эта женщина что-то во мне убивала. Потом она подозвала меня к столу, за которым надписывала конверты.

- Подойди ближе, - сказала она. - Не бойся.

Я подошел и встал рядом. На подбородке у нее была бородавка, и я глядел на нее как зачарованный.

- Возьми пресс-папье и, когда я надпишу конверт, промокай, - сказала она, указывая на пресс-папье, которое стояло тут же на столе.

Я глядел на нее, молчал и не двигался.

- Возьми пресс-папье, - сказала она.

Я хотел протянуть руку, но лишь крепче прижал ее к себе.

- Вот, - сказала она строго, взяла пресс-папье и вложила мне в руку.

Потом надписала конверт, пододвинула ко мне. Я сжимал в руке пресс-папье, смотрел на конверт и не мог пошевелиться.

- Промокни, - сказала она.

Я не мог поднять руку. Я понял, что она сказала, я знал, чего она от меня хочет, я отлично ее слышал. Я хотел посмотреть ей в глаза, сказать что-нибудь, объяснить, почему я не могу пошевельнуться, но глаза мои были прикованы к полу. Она смотрела на меня и ждала, а я не мог собраться с духом, не мог преодолеть огромное расстояние в несколько дюймов и промокнуть конверт.

- Промокни же, ну! - сердито сказала она.

Я не мог ни пошевельнуться, ни ответить.

- Посмотри на меня!

Я не мог поднять глаза. Она протянула руку к моему лицу, но я отвернулся.

- Что с тобой? - спросила она.

Я заплакал, и тогда она выгнала меня из кабинета. Я решил убежать домой, как только настанет ночь. Прозвенел звонок на обед, но я не пошел в столовую, а спрятался в коридоре возле двери. Вот наконец послышался звон тарелок, и тогда я открыл дверь и побежал по дорожке к улице. Спускались сумерки. Вдруг я в сомнении остановился. Может, вернуться? Нет, там вечный голод и страх. И я решительно вышел на улицу. Мимо проходили люди. Куда я иду? Я не знал. Чем дальше я уходил, тем большее отчаяние овладевало мной. Смутно я понимал, что бегу просто, чтобы убежать - неважно куда, лишь бы убежать. Я остановился. Улица казалась полной опасностей. Дома были темные, громадные. Светила луна, пугающе чернели деревья. Нет, я не могу идти дальше, надо вернуться. Но я ушел уже слишком далеко, я столько раз сворачивал из улицы в улицу, что сбился с дороги. Как вернуться в приют? Не знаю. Я заблудился.

Я стоял на тротуаре и плакал. Ко мне подошел белый полицейский, и я подумал, что сейчас он меня будет бить. Он спросил, почему я плачу, и я сказал, что отстал от мамы. При виде его я испугался еще больше и вспомнил, как белый когда-то избил черного мальчика. Собралась толпа, все спрашивали меня, где я живу. Странно, но от страха я даже перестал плакать. Я хотел рассказать белому полицейскому, что сбежал из приюта, что директор там мисс Саймон, но боялся. В конце концов меня отвели в полицейский участок и накормили. Я немножко успокоился. Я сидел в большом кресле, вокруг были белые полицейские, но им, похоже, не было до меня никакого дела. В окно я видел, что уже совсем стемнело, на улицах зажглись огни. Мне захотелось спать, и я задремал. Меня слегка потрясли за плечо, я открыл глаза и увидел другого белого полицейского, он сидел рядом со мной. Он спокойно и ласково начал расспрашивать меня, и я сразу же забыл, что он - белый. Я рассказал ему, что сбежал из приюта мисс Саймон.

Через несколько минут я уже шагал рядом с полицейским по направлению к приюту. Полицейский подвел меня к воротам, и я увидел мисс Саймон, которая ждала нас на крыльце. Она подтвердила, что я и есть тот самый беглец, и полицейский ушел. Я просил ее не бить меня, но она приволокла меня наверх в пустую комнату и выпорола. Всхлипывая, я прокрался в спальню и лег, исполненный решимости убежать снова. Но теперь мисс Саймон следила за каждым моим шагом.

Когда пришла мать, ей рассказали, что я убегал, и она очень расстроилась.

- Зачем, сынок?

- Я не хочу здесь жить.

- Что же делать, милый, - сказала она. - Как я могу работать, если буду день-деньской думать, не сбежал ли ты? Ведь у тебя нет отца, помни. А я из сил выбиваюсь.

- Я не хочу здесь жить, - повторил я.

- Тогда, может, отвести тебя к отцу...

- С ним я тоже не хочу жить.

- Ты попросишь у него денег на дорогу в Арканзас, к тетке, - сказала мать.

Жизнь снова заставляла меня делать то, что было противно моему естеству, и все-таки я в конце концов согласился. Приют я ненавидел еще более люто, чем отца. Мать не отступилась от своих слов, и недели через две мы вошли в дверь стандартного дома, где он теперь жил. Отец и какая-то незнакомая женщина сидели у пылающего камина. Мы с матерью остановились у порога, словно боялись подойти к ним.