Иштван Рат-Вег - Комедия книги

БЕНДЖАМИН ФРАНКЛИН,

ИЗДАТЕЛЬ ПОДОБНО ПЕРЕПЛЕТУ СТАРОЙ КНИГИ,

ЛИШЕННОЙ СВОЕГО СОДЕРЖАНИЯ,

ЗАГЛАВИЯ И ПОЗОЛОТЫ,

ПОКОИТСЯ ЗДЕСЬ ЕГО ТЕЛО

НА РАДОСТЬ ЧЕРВЯМ.

НО САМО ПРОИЗВЕДЕНИЕ НЕ ПРОПАЛО,

ИБО, СИЛЬНОЕ ВЕРОЙ, ОНО ВНОВЬ ВОЗРОДИТСЯ

В НОВОМ,

ЛУЧШЕМ ИЗДАНИИ,

ПРОВЕРЕННОМ И ИСПРАВЛЕННОМ

АВТОРОМ.

На надгробие Франклина этот текст не попал. На его могиле в Филадельфии, где он покоится вместе с женой, лежит простая каменная плита, и на ней всего лишь:

BENJAMIN

AND FRANKLIN DEBORAH

1790.

Шутка Франклина не оригинальна. Множество вариаций такого сравнения ходило по миру задолго до Франклина. Бостонский издатель Джон Фостер в 1661 году так увековечил память о себе на собственном надгробии:

Тело, некогда полное жизни, сброшено в корзину, как старый календарь.

Но неактуально оно только сейчас,

еще будет в нем жизнь.

Этот прах в день воскресения вновь будет издан, без опечаток и краше.

Бог, автор великий, сделает это, повелев: Imprimatur (В печать (лат.)).

Отрывок из эпитафии лондонского книготорговца Джейкоба Тонсона (умер в 1736):

Замедли шаг, взглянув на эти плиты:

Покоится здесь книжник знаменитый,

В тираж отдавший жизни сочиненье,-

Ты видишь пред собою оглавленье.

Хотя тираж и канул весь в могилу,

Он твердо верил: есть такая сила,

Которая родит своим дыханьем

Расширенное новое изданье.

А на могиле лондонского книгопечатника Джона Хьюма в 1829 году высекли такую надпись:

БРЕННЫЕ ОСТАНКИ ДЖОНА ХЬЮМА

ПОКОЯТСЯ ЗДЕСЬ,

ПОДОБНО СНОСИВШЕЙСЯ ЛИТЕРЕ

В ОЖИДАНИИ СРОКА,

КОГДА В ГОРНИЛЕ СТРАШНОГО СУДА

ВНОВЬ ОТОЛЬЮТ ЕЕ И ВОССТАНОВЯТ

В НАБОРНОЙ КАССЕ ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ.

Чтобы не кончать за упокой, вспомним Джона Дантона, который прославился тем, что написал историю своей жизни. У него был счастливый, очень счастливый, но очень короткий брак: молодая жена его рано скончалась. Дантон недолго ходил в трауре и через полгода женился вновь. И чтобы обосновать столь скорое утешение, он пишет в своей книге: "Я поменял только лицо, женские добродетели в моем домашнем круге те же. Моя вторая жена -- не что иное, как первая, но лишь в новом издании, исправленном и расширенном, и я бы сказал: заново переплетенном". Редко услышишь более откровенное мужское признание. Любитель книги ценит именно первое издание, в каком бы состоянии оно ни находилось. Но библиофильский подход в других областях его жизни, видимо, не действует. Предыдущая глава | Содержание | Следующая глава

* СЛОВАРЬ ДРАГОЦЕННОГО ЯЗЫКА И ГЕОГРАФИЯ ИЗЯЩНОСТЕЙ

Время действия -- XVII столетие. Место действия -- дворец маркиза де Рамбуйе. Здесь, в знаменитом голубом салоне госпожи де Рамбуйе, собирались поболтать драгоценные парижские дамы; здесь они высиживали драгоценные законы об отношениях между мужчинами и женщинами. По этим законам, женщина всегда на пьедестале, и мужчина может смотреть на нее только снизу вверх. Взгляд снизу вверх следует понимать не как непристойное запускание глаз под юбку, подобное тому, какое мы видим на картине Фрагонара "Качели", а как свободное от всех земных страстей мечтательное и набожно-очарованное созерцание высшего существа. Женщина вправе требовать от мужчины почитания, обожания и служения. В награду мужчине может быть обещана дружба и нежное отношение. Но не больше. Чистые, как ангелы, драгоценные дамы, правда, вынуждены порою этими принципами по отношению к мужчинам пренебречь, но это не значит, что обожатели драгоценных дам могут даже подумать о том, чтобы воспользоваться открывшимися при этом греховными возможностями. Необходимо, словом, удовлетворяться исключительно воздушной, бескровной и бестелесной любовной игрой.

Нежные, как лепестки роз, уста этих высших существ не могли, конечно же, раскрыться для грубой, повседневной речи. И для собственного употребления они вывели особенный язык, в котором выражения и слова, осужденные как вульгарные, были заменены на более тонкие и изящные. Скопившуюся "драгоценную" лексику издал один из посетителей салона, писатель Антуан Бодо Сомэз в "Le grand dictionnaire des Pretieuses" (Большой словарь драгоценностей), вышедшем в Париже в 1660 году. Этот странный словарь содержит в алфавитном порядке словарный набор голубого салона, который иначе, чем белибердой, не назовешь. Здравым умом трудно постичь, почему им не годилось слово "окно" и почему его надо было окрестить "дверью стены", причем слово "дверь" тоже было в свою очередь выброшено за окно, а водворен на его место "верный страж". У драгоценных дам не было ни глаз, ни ушей, ни зубов, ни рук, ни ног. Глаз как "зеркало души" еще пережил прошедшие с тех пор времена, пристроившись в языке нашей эпохи как общее место, но почему "зеркало" в свою очередь сослано и перетолковано как "советник грации", понять трудно. "Нос" фигурирует в словаре как "врата величавого", причем надо знать, что "величавый" означает "ум, мозг". "Зубы" -- "меблировка уст". "Рука" -- "прекрасный двигатель". Ладно. Но кому пришло в голову назвать "ноги" "милыми страдальцами"? Потому что они должны носить тело? Ведь меблировка была не только у уст, но и в салонах, и если дама уставала, она могла сесть на стул, то есть -- пардон -- на "приспособление для беседы". И чем она садилась? Почему эта часть тела получила название "нижнего лукавого" (le ruse inferior)? Ведь она тем и знаменита, что заявляет о себе довольно откровенно. И все-таки не совсем подходил драгоценный язык к теории платонической любви, потому что груди получили название "подушечки любви". А, может, они только ими и были? Значительно понятнее вздох замужней женщины в начале беременности: "Чувствую стук дозволенной любви" (но при этом почему стук в начале беременности?). Метафорический перенос приводит на память слово "дверь", а выражение "стучать в дверь", кстати говоря, очень грубое. Правильнее: "заставить говорить немого".