Иштван Рат-Вег - Комедия книги

"Редактор сдал рукописи в типографию, где их набрали, сделали оттиски, выправили, сверстали. В таких случаях остается только печатать тираж, после чего отправить несколько сигнальных экземпляров в полицию для утверждения. Но в самых свободных издательствах и редакциях никогда не бывало материала, из которого можно было бы ничего не выбрасывать, не вырезать и не вымарывать, ведь без этого издатели не продержались бы и недели. И типографии усвоили другую практику, на которую власти смотрели сквозь пальцы и которая позволяла дышать чуть вольнее. Вместо того чтобы после окончания набора сразу давать тираж, печатали сначала корректуру, которую собственноручно подписывал редактор и посылал в цензуру, где компетентные лица красным вычеркивали нежелательные места в газетах -- вплоть до целых статей, вежливо предоставляя редактору возможность набрать на эти места новые, в полицейском отношении невинные слова, строчки или целые статьи. Если же помеченную красным корректуру печатали без пропусков, то все экземпляры издания конфисковывались, а редакторы вместе с печатниками представали перед военным трибуналом". В 1861 году, во времена провизориума, давление, казалось, несколько ослабло, но кошмар не уходил, и страшные когти его, как и прежде, нависали над наборной кассой. В No 7 за февраль 1861 года журнал Сокоя "Garaboncias Diak" (Чернокнижник) опубликовал стихотворение Далмади "Венгерский "Отче наш"". Поэт обращается к венгерскому богу, просит благословения и продолжает:

Всемогущий отче наш,

Сделай так, как хочешь ты,

Но скорее, сей зимой

Или до конца весны.

Дай мадьярам избавленье

От мучителей кровавых,

Что двенадцать лет расправы

Нам ковали цепи...

Выражения, как видим, довольно сильные. Тираж номера был немедленно конфискован. И как же удивился Сокой, вызванный в цензуру, когда ему объяснили, что номер запрещен вовсе не изза "кровавых мучителей мадьяр", а из-за двух стихов: "Но скорее, сей зимой Или до конца весны". Если Сокой их выбросит, стихотворение можно печатать. Неделю спустя оно было опубликовано без подстрекательских стихов. Сокой пишет, что сам не понимает, чем же подозрительны эти стихи. Намучился с цензурой и Карой Ваднаи. В одной из новелл, опубликованной его журналом "Holgyfutar" (Дамский курьер), писатель повествует о некоей венской девушке, называя ее "дочерью чужой земли". Журнал запретили. Вена не чужая земля, и венская девушка, значит, не чужая, а уроженка "нашей общей родины". Только из милости, и то лишь некоторое время спустя, журнал разрешили вновь. Особенно солоно пришлось поэтам с их образными иносказаниями. Один из них писал: "Куда, куда, любовь моя, ты скрылась?!" Стих был вычеркнут цензурой. "Уж мы-то хорошо знаем, -- говорил цензор, -- что ваша скрывшаяся любовь не кто иной, как Лайош Кошут". Другой поэт чуть не попал под военный трибунал из-за того, что посмел утверждать, будто язык для нации то же самое, что аромат для цветка. Цензоры усмотрели в этом унижение языка "единой монархии" -- немецкого. Грудью вставал цензор на защиту достоинства немецкого языка. Герой "Пелешкейского нотариуса" Гажи Бацур шестьдесят лет подряд твердил как поговорку один и тот же стишок:

Да пошли они в болото,

Виктор Хуугоо, Берне, Гете.

Суровый цензор сатиры не понял и в июне 1861 года выправил текст с помощью какого-то доморощенного поэта. В новой редакции критическое место звучало так:

Вот докука так докука

Политика и наука.

(В венгерском оригинале -- просторечная мадьяризация имен Виктора Гюго (Hugo вместо Hugo) и Гете (Gote вместо нем. Goethe). По правилам венгерского языка иностранные имена пишутся и произносятся так же, как и в соответствующих иностранных языках; исключения редки. Гвадани мадьяризирует эти имена в сатирических целях, и смыслом стиха и сваливанием в одну кучу француза и немцев высмеивая всякую иностранщину, вытеснившую собственную венгерскую культуру; реальная значительность и положительность имен роли в данном случае не играет. Цензор, видимо, решил, что речь идет о каких-то политических деятелях или ученых, что мысль правильная -- ничего соваться венграм в высокие материи,-- но звучит слишком грубо, лучше помягче и без личностей.-- Примеч. пер.)

От аргусова ока цензора не ускользали и ответы редакторов молодым авторам. Ваднаи рассказывает, что в одном из номеров его "Holgyfutar" (Дамского курьера) в ответ на присланную рукопись было напечатано: "Шандору Р. сообщаем, что пока не пойдет: надеемся, что другой раз получится лучше; судя по присланному, время еще не подоспело; подробнее -- при личной встрече". Редактора вызвали в цензурный отдел. "Вы что, с Шандором Рожей переписываетесь? Что это за планы, для которых еще не подоспело время?" Разъяренное начальство еле удалось успокоить и убедить, что сообщение действительно касалось одного стихотворения, что совпадение имени и первой буквы фамилии случайное и что Шандор Рожа вряд ли выписывает модные журналы.