Жюль Ренар - Дневник (1887-1910)

"Опрокидывая" сюрреализм в прошлое, Жан-Поль Сартр причисляет Ренара к писателям, которым в перспективе угрожала "немота"! Даже "Дневник" Сартр рассматривает как доказательство своей концепции, хотя именно в "Дневнике" Ренар добивается наиболее точного выражения любой своей мысли во всех ее гранях. Десятки раз в самых убедительных формулах "Дневник" описывает идеал эстетики Ренара: ясность выражения, достигаемая волею и умом художника.

Мнение Сартра и критиков, с ним согласных, можно отчасти объяснить недоразумением, в котором повинен сам Ренар. Как мы уже говорили, свою "самокритику" он ведет в острой парадоксальной форме, и такие, например, выражения, как "я выработал себе слишком трудный стиль и он меня задушит", могут ввести в заблуждение критиков, склонных упрощать.

Конечно, Ренару писалось трудно, как, впрочем, многим художникам слова. Но достаточно рассмотреть суждения Ренара о своей работе в органической, живой связи с его творческой позицией, чтобы увидеть в его яростном "самобичевании", в этих подхлестывающих волю афоризмах взыскательность беспощадного к себе художника. Любовь к родному языку, сознание своего долга перед литературой, понимание трудностей избранного пути - в этом Ренар.

Если в эстетике Ренара таились противоречия, то виноват в них не импрессионизм и, конечно, не сюрреализм, а натурализм, который преодолевался нелегко. Так, Ренар стремится к "страстному" раскрытию действительности, к смелому реалистическому обобщению и вместе с тем нередко противопоставляет обобщению наблюдение, "подозревает" обобщение в том, что оно способно увести от живой жизни. "Не добавлять к жизни", "не подталкивать жизнь", "следовать за жизнью" и т. п. В этих наставлениях Ренара самому себе было что-то от пресловутого натуралистического "доверия к жизни", напоминающего доверие слепого к своему поводырю.

Там, где торжествует Ренар-изобретатель, Ренар-новатор, эта искусственная антиномия (обобщение-наблюдение) "снимается". Это прекрасно видно, например, в поэтических образах Ренара, которые по справедливости считаются "ренаровскими", носят его печать. В книге "Естественные истории" образ вырастает из точнейших наблюдений над природой, навеянных работами естествоиспытателя Бюффона. Чем пристальнее мы вглядываемся в сравнения, в метафоры, тем яснее видим, что они рождены отнюдь не импровизацией, а терпеливым, многократно повторенным наблюдением.

"Звезды, низкие, как искры, которые вылетают из трубы нашего дома".

"В течение всего дня дерево сохраняет в своих ветвях немного ночи".

"Заячья нора даже в отсутствие зайца полна страхом".

Последний пример показывает, что, в сущности, нет ощутимой грани между наблюдениями Ренара-поэта и обобщениями Ренара - мастера афоризмов.

Хочется еще раз поспорить с теми французскими критиками, которые выискивали у Ренара склонность к миниатюризму, считали некоторые его образы "карманными".

Возьмем для примера такой камерный, казалось бы, образ: "С мизинец чистой воды в наперстке из хрусталя". Сила этого уподобления как раз и заключается в том, что через малость описанных тут вещей Ренар создает сжатый и выразительный образ, способный передать предельно острое ощущение чистоты. Что может быть более наглядно чистым, чем несколько капель росы, заключенных в хрусталь?

Все стилистические открытия Ренара, его образная, насыщенная драматическими диалогами проза - все у него служит одному: воплощению своей самой высокой мечты о чистых человеческих чувствах, о "кристальности" настоящего человека в его отношениях с людьми и с природой.

Нелегко было сохранять такое видение мира и человека во французской литературе на рубеже двух веков.

"Дневник" рассказывает, как удавалось Ренару оставаться верным мечте о большом и светлом искусстве жизненной правды.

Ренар не был равнодушен к успеху, он испытывал удовлетворение, когда узнал, что избран в Академию Гонкуров, и даже когда получил ленточку Почетного легиона; ему был приятен ненадолго вспыхнувший интерес парижской публики к творчеству Ренара-драматурга. Но он остается одиноким в среде преуспевающих и самодовольных. Ренар неизменно подчеркивает свою непричастность к той категории ценителей искусства, для которых "вкус - это боязнь жизни и красоты".

"Известные критики никогда обо мне не упоминали, - пишет он в "Дневнике", - да я и не посылаю им своих книг".

Жюль Ренар отказался доверить книгам рассказ о всех испытаниях, которых ему стоила борьба за правду в искусстве и а жизни. Он приберег это для потомков. "Дневник" - свидетельство того, что он вышел из борьбы непокоренным, остался провозвестником будущего, которое, как он говорил, "единственно достойно нашего волнения и страсти".