Жюль Ренар - Дневник (1887-1910)

1907

1 января. Я хочу быть примерным, очень примерным, работать как вол, ни о чем не думая. По правде говоря, чувствую, что все проходит, что конец уже вырисовывается вдали, в тумане, и нужно пользоваться тем, что осталось. Если хочешь что-нибудь сделать - пора!

* Да, да, сердце подобно саду. Всех приглашаешь: "Зайдите, прогуляйтесь!" Потом внезапно гонишь всех, как воров, и швыряешь в них палками, как в соседских кур.

* Извозчичья лошадь так устала, что не желает идти вперед и тихонько, не сломав оглобель, садится прямо на мостовую; прохожий помогает ей подняться, но через двадцать шагов она снова садится.

4 января. Классика - это не обязательно то, что совершенно; это просто значит, что человеку время от времени удается сделать нечто прекрасное.

8 января. Опыт: полезный подарок, которым никогда не пользуются.

12 января. Господин Равель - автор музыки к моим "Естественным историям", чернявый, богатый и тонкий, настаивает, чтобы я пришел сегодня вечером послушать его сочинения.

Я признаюсь ему в своем музыкальном невежестве и спрашиваю, что он добавил к "Естественным историям".

- Я и не собирался ничего добавлять, - говорит он, - я хотел интерпретировать.

- В каком смысле?

- Сказать средствами музыки то, что вы говорите словами, когда, к примеру, видите дерево. Я мыслю и чувствую музыкой, и мне хотелось бы мыслить и чувствовать то же самое, что и вы. Существует музыка инстинктивная, музыка чувств, как у меня - само собой разумеется, прежде всего надо знать свое ремесло, - и существует музыка интеллектуальная, музыка Энди. Сегодня вечером соберутся только такие Энди. Они не признают эмоций, не желают их объяснять. Я придерживаюсь противоположного мнения; но поскольку то, что я делаю, кажется им интересным, они меня признают. Для меня это крайне важное испытание. Во всяком случае, я уверен в моей исполнительнице: она превосходна.

14 января. Сдается гнездо. Вода и солнце на любой ветке.

20 января. В редакции "Мессидора". Жеро-Ришар говорит:

- Никто больше меня не принимал участия в различных конференциях, банкетах, забастовках. И, как видите, я вынужден теперь питаться одним только рисом.

- Вы прожили деятельную жизнь?

- Еще бы!

Рассказывает о двухнедельном тюремном заключении, но я позабыл подробности.

- Вы отсидели весь срок?

- Да. Но не жалейте меня слишком.

Он говорит о Жоресе и его невероятной небрежности. Мадам Жорес красива, элегантна, а о белье мужа не заботится.

- У него больше двадцати моих сорочек, - сообщает Жеро.

Мадам Жеро сама штопала ему брюки. Жорес забывает все - зонтики, пальто. А его чемодан! Чего только там нет: его собственная шляпа, шляпка его супруги, ботинки, грязное белье и сыр. Чемодан не запирается. Жорес говорит: "Я все забываю его починить!" И заливается хохотом.

Жеро хотелось бы выпускать вечернюю газету вроде "Фигаро". Он может в течение года располагать ежемесячно суммой в двадцать тысяч франков, и кроме того, он придумал трюк, чтобы затмить конкурсы "Фигаро". А еще он решил каждому подписчику выдавать золотые часы.

Он хочет приобрести какую-нибудь безделушку на камин. Отправляемся в Лувр в отдел гипсовых статуэток. Он выбирает гладиатора. Но там имеется прелестная головка девушки, приписываемая Рафаэлю, - оригинал находится в Лилльском музее. Мастер чуточку навеселе, ему смешно, что он занимается коммерцией, и он говорит нам:

- Пятнадцать франков! Всего пятнадцать франков за шедевр.

Удивляется, что богачи не живут в окружении произведений искусства.

- Ах, это Микеланджело Моисея! - говорит Жеро.

И тут же поправляется:

- Да что я! Это Моисей Микеланджело.

А я и не заметил ошибки.

23 января. Что такое мыслитель? Пока он не объяснит мне вселенную, плевать мне на его мысли.

6 февраля. Три недели назад я поздравил его с награждением. Сегодня вечером получил от него благодарственную телеграмму: должно быть, он узнал, что я выступаю еще и как критик.

9 февраля. Завтрак у Леона Блюма. Жорес приходит раньше других и, приткнувшись за столом, составляет план большой речи, которую произнесет сегодня в палате. Говорю ему, что много думал о нем прошлым летом и что прочитал все, включая и "Социалистическое действие". Это великолепно...

- Там все то же, - говорит он.

- Нет! Образы у вас обновлены, они достойны величайших поэтов. Говорю это только сегодня, потому что раньше не видел вас.

- Значит, сбываете свои сбережения?

- Это меня не разорит.

Он говорит о Робеспьере, которого считает великим человеком революции. Вышучивает Тэна, который Робеспьера не понимал и пытался доказать его ограниченность тем, что Робеспьер ел одни только апельсины. Он повторяет, что если бы люди французской революции не были убиты, они умерли бы сумасшедшими: так их сжигало напряжение.