Леонид Иванов - Глубокая борозда

А между тем Дмитриев заключает:

— Что же, ставить на голосование оба предложения?

И тут Павлов счел уместным изложить свои мысли, которые только что одолевали его.

Как только Павлов закончил, вскочил Василий Федорович:

— Товарищи, я снимаю свое предложение!

Павлову стало еще грустнее. Хотелось крикнуть этому руководителю: что же произошло за эти пять минут? Открылись новые факты, обличающие виновного? Нет, ничего нового не выяснилось. И не будь Павлова, Василий Федорович настаивал бы на своем предложении. Павлов решил побеседовать с членами бюро. А пока ждал, как поведет дело Дмитриев.

А Дмитриев объявил, что осталось одно предложение, и поставил его на голосование. За исключение из партии проголосовали все.

После беседы с членами бюро Павлов увел к себе Соколова. В гостинице для Павлова была приготовлена «правительственная комната», как в районных гостиницах называли единственный одинарный номер.

Соколов возбужден. Он горячился и во время беседы с членами бюро, галстук явно мешал ему, и Соколов, как заметил Павлов, порывался сорвать его, но всякий раз какая-то сила удерживала его. Видно, строго наказала ему Харитоновна сохранить праздничный вид. Ведь не каждый день вручают Звезду Героя…

Тяжело опустившись в кресло, Иван Иванович сказал:

— Поимей в виду, Андрей Михайлович, этот сегодняшний разговор… Надо, понимаешь, строго поставить вопрос о честности каждого коммуниста, чтобы коммунист во всем, ну, понимаешь, и в малом, и в большом, был примером для беспартийных. А когда коммунист еще и руководитель, с него спрос за эту самую порядочность — вдвойне, а то и втройне, понимаешь… Как ввели меня в бюро, наслушался я… Недавно с одного четыре выговора сразу снимали. Добро бы еще на большом деле не управился, а то за пьянство: жену покалечил, теще пальцы выломал, в вытрезвитель попал с партийным билетом. Выговора накапливались, сроки все прошли, он все равно пьет, вот и встал, понимаешь, вопрос: чего делать?

— И что же решили?

— А чего решили, понимаешь… Большинством голосов сняли все выговора. Василий Федорович орготделом заведует, старается, чтобы взысканий меньше было в карточках, вот и гнет свою линию. Худо это, Андрей Михайлович…

— Ну, а ты в том деле с пьяницей каких позиций держался?

— А что моя позиция, понимаешь… Говорю, нельзя такого оставлять в партии, честные люди над нами смеяться будут: вот, мол, авангард! Но большинство, понимаешь… Худо, когда большинство не понимает такого зла… Надо, Андрей Михайлович, строго поговорить насчет облика коммуниста. А то в кино про Ленина люди смотрят, а потом, понимаешь, смеются над некоторыми коммунистами: вот, мол, ленинцы… У нас в районе одного так в насмешку и зовут… Нельзя этого допускать, Михайлыч, — с чувством заключил Соколов и опять попытался освободиться от галстука.

— Что же, Иван Иванович, начать со строжайших мер? Беспощадно исключать всех провинившихся?

— Вина бывает разная… По несознательности, или там, понимаешь, по недоразумению — одно дело. А человек, когда еще заявление в партию пишет, то прямо объявляет, понимаешь: Устав знаю, то-се изучил. Кандидатский стаж проходит, — это дополнительная подготовка. И если коммунист после такой подготовки залезает в карман к государству или врет перед партией, такого надо гнать без оглядки. Таких и жалеть не надо, Михайлыч… Партию пожалеть надо… Столько у нас людей выросло честных, образованных, а мы терпим вралей и ворюг… Вот и сегодня… Думаешь, у этого Ивана Григорьевича только эта вина? Тут комсомолка одна, экономист в его конторе, накрыла их, спасибо ей. А так уж сколь годов в районе говорили, что Иван Григорьевич живет не по зарплате.

Слушая Соколова, Павлов ходил по комнате, заложив руки назад, и думал: вот ведь бывает так — ничего особенного нового не услышал он сегодня, но на обычное дело взглянул другими глазами и увидел все в ином освещении.

А Иван Иванович помолчал немного, шевельнулся, усаживаясь поудобней в кресле, чуть повел глазами на Павлова, заговорил опять, но совсем по-другому:

— Тут, понимаешь, Михайлыч, и о другом надо подумать… Всякое преступление — малое ли, большое ли — нельзя коммунисту простить, понимаешь… Никак нельзя! Но бывает, что коммунист-руководитель идет на нарушения не для себя, не ради своего кармана, а ради общего дела. Тут поглубже, понимаешь, надо глядеть… — Передохнул, достал платок из кармана, махнул им по лбу, по лицу. — Когда ты, скажем, разбираешь дело председателя, который санкционировал купить краску у частного лица, то наказывай по всей строгости! Однако, понимаешь, сразу и себе запиши, в свою учетную карточку, потому что ты не обеспечил нормальную жизнь этому председателю, плохо сработал, не спросил вовремя с промышленности или забыл запланировать. Грехи такие — общие, дели их пополам! Не прощай председателя, наказывай, но и других сразу же! И себя тоже!