Владимир Марков - Кенозёры

Дядя Коля резко затормозил. Достал из-за сиденья ружьё, открыл дверцу машины. В автобусе все, кто не дремал, затаили дыхание. Раздался выстрел. Мимо! Второй выстрел, и снова — промах! Те, кто спал, проснулись, не понимая, в чём дело. Народ галдел: «Мазила! Из кабины надо было выйти». А птица всё также сидела на берёзе истуканом, только ветки, срезанные дробью, тихонько осыпались вниз. Патронов у стрелка больше не было.

Автобус тронулся дальше. Дядя Коля в азарте повторял: «Ничего, сейчас вот доедем до делянки, в каптёрке у меня есть боезапас, добьём мошника!»

Выпустив людей и развернув свой автобус, прихватив полдесятка патронов, которые хранились в вагончике у пилостава, незадачливый охотник поехал добивать глухаря. И надо только представить его разочарование, когда и после пяти очередных выстрелов мошник всё так же величественно восседал на своём седале — на верхнем толстом суку берёзы, напоминая каменное изваяние.

«Наверное, убит, судорогой лапы свело, вот и не падает с дерева», — решил дядя Коля. Но не оставлять же добычу неизвестно кому, надо валить берёзу. Снова пришлось катить в лесосеку, теперь уже за пилой «Дружбой».

Обратно вернулся с помощником — пилоставом Саней. По весенним сугробам с трудом пробрались к берёзе с глухарём (ночной наст уже яркое солнышко растопило). Обтоптали вокруг место. Опытный пильщик моментом завёл «Дружбу», дядя Коля аншпугом, прихваченным с делянки, упёрся в белоствольную красавицу. Когда подпиленная берёза с треском пошла к земле, глухарь встрепенулся, взмахнул мощными крыльями и полетел прочь от дороги и надоевших, видимо, ему горе-охотников. Берёза рухнула, подняв снежный вихрь. Мужики были ошеломлены такой развязкой. Саня перекрестился, а дядя Коля крикнул вслед улетающему в лесную чащу мошнику: «Понеси тебя леший, фармазон стоеросовый!»

Потом в посёлке долго обсуждали этот случай: почему глухарь не улетел сразу, после первого покушения на него? Но кто об этом может знать? Ведь сам-то лесной отшельник не расскажет…

Эту историю о щуках я услышал от Василия Михайловича Заляжного. Сидели мы у него дома, угощались рыбником из щуки, чаёвничали. А внизу, под горкой, в зеркальной синеве Кенозера отражались белые кучерявые, как барашки, облака, летали с криками чайки, то и дело выхватывая на мелководье саламатку. Стоял жаркий июль. Рыба покрупнее вся на глубь ушла.

Спрашиваю земляка:

— Михалыч, вот ты всю жизнь у озера, щукам много хребтов поломал. Скажи мне, какая рыба самая хитрая, а какая самая глупая?

— Да та, которую ты только что в рыбнике ел, — не задумываясь, ответил старый рыбак.

— Не понял…

— А что тут понимать? Хитрее щуки рыбы нет, но и глупее — тоже. Вот сам посуди.

И Василий Михайлович, вставив сигарету в мундштук и прикурив, начал свой рассказ.

— Вона, видишь, на бережку выпихнута старая лодочка — три набоя всего. На большой волне её сразу захлестнёт, а в тихую погоду её ходчее и нет. Любил я в ней раньше, когда поздоровше-то был, раненько утром дорожку потаскать. Иноже два-три щуря поймаю, а в другой раз такую субмарину, что волоком по траве в дом тащу. Как-то впустую проездил всю утреню, ни одна не зацепилась, видно, не хват был. Подъезжаю к деревне, к дому. Стал дорожку выматывать. Вдруг — рывок. Схватила в траве уж, в лапужнике, как будто караулила меня тут. Заволок её в лодку, якорёк из пасти выцепил. Ну, и, как обычно, палкой по голове пару раз треснул, чтоб не трепыхалась. Два бы хороших рыбника из неё получилось.

Лодка только в берег ткнулась, а щука от толчка в сознание вошла, очухалась — как долбанёт хвостом. Голова у неё выше бортика поднялась, перевесилась, и плюхнулась моя добыча в воду. И пошла тихонько от берега. Я схватился за весло, думаю, добью сейчас. А лодка-то пристала рядом с лавой, по которой мы за водушкой ходим. Выскочил я на лавину-то, а рыбина, как змея, ускользнула под лаву и стоит там, затаилась. Видно, башка ещё болела у неё от моей палки. Но соображала, что под лавинкой я её не достану. И ведь объегорила меня, сиганула, как ракета, из-под моих ног, только лапужки забулькали. И была такова.

Погоревал я немного и намотал себе на ус, что пойманной щуке надо сразу голову заламывать, как это в старопрежние времена мужики делали.