Франсуаза Саган: Немного солнца в холодной воде

Наступило молчание.

- Выпьешь виски? - спросил Жан.

Открыв ящик стола, он извлек бутылку шотландского виски и протянул ее Жилю; тот машинально отпил глоток и, вздрогнув, замотал головой.

- Мне теперь и спиртное не помогает. Разве что надраться до полусмерти и заснуть. Алкоголь меня больше не возбуждает. И уж, во всяком случае, не в нем же искать выход, верно?

Жан взял у него бутылку и отпил большой глоток.

- Пойдем,- сказал он. - Пошатаемся немного. Они вышли. Париж был восхитителен до слез в горле своей ранней весенней голубизной. И улицы были все те же, прежние, и те же были на них бистро, тот же ресторан "Шлюп", куда они обычно ходили всей братией отмечать какое-нибудь событие, и тот же бар, куда Жиль бегал тайком звонить по телефону Марии в те времена, когда любил ее. Боже мой, вспомнить только, как его тогда трясло в душной телефонной будке и как он читал и перечитывал, не понимая, надписи на стенке, а теле-фон все звонил и звонил, и никто не брал трубку! Как он мучился, как старался напускать на себя развязность, когда, положив трубку, заказывал хозяйке стаканчик у стойки, выпивал его зал-пом, как щемило у него сердце, щемило от тоски, от бешенства, но он жил тогда! И хотя он был порабощен в ту страшную пору, хотя его топтали ногами, это была почти завидная участь по сравнению с теперешним его прозябанием'. Пусть его ранили, но, по крайней мере, хоть ясно было, в чем причина этой боли.

- А что, если поехать куда-нибудь? - сказал Жан. - Взять недели на две командировку для репортажа.

- Неохота,-ответил Жиль.-Как подумаю о самолетах, о расписаниях, о незнакомых гостиницах, о людях, у которых надо брать интервью... Нет, я не в силах... Да еще с чемоданом возиться... Ох, нет!

Жан искоса поглядел на него и на мгновение подумал, уж не ломает ли его друг комедию. Жиль, случалось, любил поиграть, тем более что все обычно попадались на эту удочку. Но сейчас на его лице был написан такой искренний страх, такое непод-дельное отвращение, что Жан поверил.

- А то давай проведем вечер с девочками, как в доброе ста-рое время. Как будто мы с тобой деревенские парни, решившие погулять в столице... Нет, это чепуха... А как твоя книга? Твой репортаж об Америке?

- Уже штук пятьдесят таких книг написано, и куда лучше моей. Неужели ты думаешь, что я способен написать хотя бы две интересные строчки, когда меня ничто не интересует?

Мысль о книге окончательно доконала его. Действительно, он намеревался написать книгу очерков о США, так как хорошо знал эту страну, действительно мечтал написать-даже составил план. Но теперь-и это была истинная правда-он не мог бы написать ни единой строчки или развить какую-либо мысль. Да что же, в конце концов, с ним такое? За что он наказан? И кем? Он всегда относился по-братски к своим друзьям, а с женщинами был даже нежен. Он никогда и никому сознательно не причинял зла. Почему же в тридцать пять лет жизнь, как отравленный бумеранг, ударила его?

- Я сейчас скажу, что с тобой,- загудел возле него голос Жана, успокаивающий, невыносимый голос.- Ты переутомился, у тебя...

- Не смей говорить, что со мной,- заорал вдруг Жиль на всю улицу,- не смей говорить, потому что ты не знаешь! Потому что я сам, слышишь, я сам этого не знаю! А главное,- окончательно теряя терпение, добавил:-Отвяжись ты от меня!

Прохожие смотрели на них; Жиль вдруг покраснел, схватил Жана за лацканы пиджака, хотел было что-то добавить, но круто повернулся и, не попрощавшись, быстро зашагал к набережной.

Глава третья

Элоиза ждала его. Элоиза всегда его ждала. Она работала манекенщицей в крупном доме моделей, не очень преуспевала в жизни и с восторгом поселилась у Жиля два года назад, в тот вечер, когда его особенно мучили воспоминания о Марии и он уже больше не мог выносить одиночества. Элоиза была то брюнеткой, то блондинкой, то рыжеволосой, меняя цвет волос каждые три месяца по соображениям фотогеничности, чего Жиль никак не мог взять в толк. Глаза у нее были очень красивые, ярко-синие, прекрасная фигура и неизменно хорошее настроение. Долгое время они в известном плане превосходно ладили друг с другом, но теперь Жиль с тоской думал, как провести с ней вечер, что ей сказать. Конечно, он мог бы уйти из дому один- под предлогом, что его пригласили на ужин, она бы не обиделась, но его совсем не соблазняла еще одна встреча с Парижем, с улицей, с ночным мраком, ему хотелось забиться в угол и побыть одному.

Он жил на улице Дофина в трехкомнатной квартире, которую так и не обставил как следует. Вначале он с энтузиазмом приби-вал полки, делал проводку для стереофонической радиолы, вы-бирал место для книжного шкафа, для телевизора-словом, с увлечением обзаводился всякими модными новшествами, кото-рые, как принято считать, делают человеческую жизнь приятной и обогащают ее. А теперь он с досадой смотрел на все эти вещи и не в силах был даже взять с полки книгу-это он-то, целыми днями пичкавший себя литературой! Когда он вошел, Элоиза смотрела телевизор, не выпуская из рук газеты, чтобы не про-пустить какой-нибудь сногсшибательной передачи, а увидев Жиля, вскочила и с веселой улыбкой тотчас подбежала поцеловать его-эта поспешность показалась ему неестественной и смешной, слишком в духе "твоя маленькая женушка". Он направился к бару-вернее, к столику на колесиках, служившему баром,- и налил себе виски, хотя пить ему совсем не хотелось. Потом уселся в такое же кресло, как Элоиза, и тоже уставился с заин-тересованным видом на экран телевизора. Оторвавшись на миг от захватывающего зрелища, Элоиза повернулась к нему.