Уильям Сароян - Приключения Весли Джексона

- О мама, мама!

Он ее поцеловал, сначала в одну щеку, потом в другую, а старуха все повторяла:

- Бог тебя благословит, сынок.

Виктор взял одну розу и отдал старухе все деньги, какие захватил в горсть из кармана, - кучку серебра и пару кредиток. Потом мы поспешили дальше, а старуха нам вслед все приговаривала:

- Бог тебя благословит, сынок.

Мы зашли в ночное кафе выпить кофе. Виктор все любовался розой и вдыхал ее аромат.

- У тебя есть три апельсина, - сказал он, - но у меня теперь тоже есть кое-что. Вот эта роза. Я взял только одну - ведь никогда нам не хочется несколько роз, а всегда только одну розу. У меня теперь тоже есть что хранить, и я ее сберегу. Я буду хранить ее до тех пор, пока жив. Когда-нибудь апельсины испортятся, и эта роза тоже уже наполовину увяла, но я ее все равно сохраню. Что завтра вечером будем делать?

- Напьемся пьяные.

- Правильно!

- Можно пойти опять в тот же бар и...

Внезапно я понял, что говорю, и замолк.

Виктор только поглядел на меня и покачал головой.

- Пойдем лучше в театр или еще куда-нибудь, - сказал он.

- Правильно.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Весли и Виктор идут смотреть замечательный спектакль, который сам по себе ничем не замечателен, но становится замечательным благодаря спектаклю внутри спектакля

На следующий вечер мы пошли смотреть пьесу, которую все называли замечательной, и сели в первом ряду. Пьеса шла уже три года. Это был один из самых крупных успехов в истории американского театра. Актерский состав сменяли каждые восемь-девять месяцев, так как актеры и актрисы выдыхались, повторяя одно и то же каждый вечер. Кроме того, по всей стране разъезжали с этой пьесой бродячие труппы, - в общем мы были вполне уверены, что это действительно замечательная пьеса.

И вот занавес поднялся, и спектакль начался. Сцена представляла гостиную в богатом доме, и люди в ней были из самого лучшего общества. Через десять минут пьеса еще не стала замечательной, но, конечно, было еще рано судить. Мы надеялись, что еще какие-нибудь две-три минуты - и она все-таки станет замечательной, но и этого не случилось, и скоро мы начали сомневаться, станет ли она замечательной когда-нибудь вообще.

Она не стала замечательной и к концу первого акта, и тогда мы вышли из театра еще с несколькими зрителями, зашли в соседний бар и выпили, чтобы скрасить ожидание. Потом мы вернулись на свои места, и занавес опять поднялся, но пьеса все еще не становилась замечательной. Все на сцене говорили очень выразительно, время от времени кто-нибудь приходил в возбуждение, и перед нами проходило какое-то действие, но мы все время знали, что это игра, и ничего замечательного в этом не было.

Был там один громкоголосый человек лет пятидесяти пяти, дочь которого, по-видимому, была безумно влюблена в человека с дурной репутацией. Отец не хотел, чтобы дочь имела что-нибудь общее с этим человеком, а дочь хотела - и так было на протяжении всего первого акта. К концу первого акта появился этот человек с дурной репутацией, но выглядел он довольно симпатично, и непонятно было, из-за чего весь этот шум.

В баре по соседству, куда мы ходили в первом антракте, шел разговор о пьесе и о том, как она замечательна. Говорили, что актер, игравший роль отца, - великий артист; он действительно был великий, он выступал в своей роли дольше всех остальных, потому что дирекция все время повышала ему жалованье, лишь бы он не оставлял этой роли. Публике он так нравился, что дирекция просто не хотела его отпускать. Говорили, что пьеса все равно замечательная, даже и без него, но с ним еще замечательнее.

Виктор все поглядывал да послушивал, а потом и говорит:

- О какой это пьесе они толкуют? Вот о той, что мы сморим? - Я ему говорю, о той самой, и он продолжает:

- Нам нужно быть повнимательнее, мы с тобой что-то там проглядели. Ты-то как находишь, пьеса в самом деле замечательная?

Я говорю, что, по-моему, пока нет, но, может быть, она будет замечательной во втором акте, а если не во втором, то уж, во всяком случае, - в третьем. Виктор спросил, нет ли в ней и четвертого акта, и, когда я сказал, что нет, он обрадовался.

- Вот это хорошо, - сказал он,- а то ведь она, может быть, никогда и не станет замечательной.

Во втором антракте мы опять пошли в бар выпить, но на этот раз решили хватить по две, потому что пьеса все еще не стала замечательной. На этот раз там были уже другие люди, но и эти говорили, что пьеса замечательная. Виктор сказал, что мы, наверно, мало в школу ходили. На протяжении всего второго акта папаше удавалось держать свою дочку вдали от человека, который почему-то считался дурным и который, однако, по-нашему, был хоть куда, - но и все, больше ничего не случилось.