Уильям Сароян - Приключения Весли Джексона

- Ты не возражаешь, если я перепишу себе телефон и адрес?

- Ладно, только не беспокой ее зря.

- Кто она такая?

- Дама из Сан-Франциско.

- Я бывал в Сан-Франциско, - сказал Джо. - Мы живем в Бейкерсфилде, но когда я учился в Калифорнийском университете в Беркли, я каждую субботу ездил в Сан- Франциско.

- Ладно, - сказал я.

Джо переписал телефон в свою записную книжку.

Я встал и пошел в уборную побриться.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Весли и писатель обсуждают вопрос о сценарии про дезертира. Весли читает журнал и пишет письмо Виктору Тоска в Рочестер

Побрившись, я вернулся к своему столу, чтобы посидеть и подумать. Я решил, что мне нужно наконец кое в чем разобраться. Что это, собственно говоря, я выделываю? Вот уже больше сорока восьми часов, как я даже не прилег как следует. Пью, почти не переставая. Часами брожу по улицам, и только оттого, что услышал, как какая-то женщина поет песню, которую я знаю и люблю, - песню, которую может запеть просто так каждый встречный, - я вдруг сблизился с этой женщиной.

Отец опять сбежал - но ведь он пропадал таким же манером каждые два-три месяца все эти годы, так почему же я вдруг из-за этого тоже пустился бродяжничать? Или прав был отец, когда говорил, что я скоро стану таким же, как он? Я не мог ответить на эти вопросы, так как слишком устал. Мне казалось, что все происходит во сне, с той только разницей, что во сне я всегда знаю, что это сон и что я рано или поздно проснусь. А тут я знал, что это не сон. Но я был так утомлен и настолько не представлял себе, что я буду делать дальше, что подумал - а не является ли действительность тоже сном? А вдруг наша жизнь - это ни что иное, как сон, только более глубокий? Что, если все мы живем в каком-то общем огромном сне? Настолько реально, например, все было этой ночью, когда я жил скорее во сне, чем наяву, и все-таки, конечно, наяву? Насколько реальны были снежные улицы, где появилась эта женщина, поющая мою песню? Насколько реальна была она сама, с ее гордо посаженной круглой головкой, с ее толстенькими беленькими пальчиками, с удивительной способностью набирать телефонные номера и разговаривать вполголоса весьма деловитым тоном? Существовала ли где-нибудь на свете эта девушка с длинными рыжими волосами, ведущая какой-то непонятный для меня образ жизни? А капрал Беннет - да был ли он на самом деле? Слышал ли я этот голос, который сказал: "Вы в армии, дружище"? А этот коротышка ротный, который в столовой складывал крест-накрест под скамейкой коротенькие ножки и во время еды нетерпеливо постукивал башмаками? Был ли он реален, когда превратился в могучий глас военного закона и порядка и заявил: "Рядовому Джексону быть под арестом"? Могло ли это быть на самом деле, чтобы восемь или девять миллионов людей одной нации согнали, как скот, небольшими группами вроде нашей, где каждый все-таки стремится жить своей собственной жизнью?

Я подошел к столу писателя, чтобы позвонить по телефону. Карточка с номером телефона моей новой знакомой была у меня в кармане. Когда я хотел ее вынуть, я обнаружил в кармане сложенные листки письма, которое я написал отцу прошлой ночью. Я развернул листки, прочел первые несколько фраз, бросил листки в корзинку и позвонил своей знакомой. Я поблагодарил ее за то, что она выручила меня из беды, и она мне сказала:

- Приезжайте ко мне обедать в семь часов.

- Как зовут ту девушку с рыжими волосами?

- Зачем вам это?

Ну, я не знал, как ей объяснить - да никакого объяснения у меня не было, - просто я думал об этой девушке все время с тех пор, как ее увидел. Я не знал, что сказать.

- Не знаю, просто так, - сказал я.

- Она вам понравилась?

- Мне бы хотелось узнать, кто она такая.

- Приходите в семь часов обедать, и я вам скажу.

Я еще посидел немножко за столом писателя. Тут он вошел, неуклюже ступая, и сказал:

- Сидите, не вставайте. Вы имеете такое же право сидеть в моем кресле и за моим столом, как и я, ибо полковник только что дал мне новое задание на сценарий.

- Сколько времени в нашем распоряжении?

- Месяц.

- Я напишу его завтра.

- Нет, - сказал писатель, - давайте сделаем, как все. Давайте подумаем две-три недели - так будет легче, и таков здесь обычай.

- А о чем на этот раз?

- О дезертирстве. Полковник полагает, что это как раз в моем духе. Говорит - не бойтесь пересолить, нагоните на них чертовского страху. Советую кончить картину тем, что парня за дезертирство расстреливают.

- А кто его расстреливает?

Мне стало жалко ребят, которым придется расстреливать дезертира. Даже более жалко, чем самого дезертира. Ведь они останутся жить, а он нет, а меня, конечно, больше интересовали живые. Стоит ли много думать о человеке, который все равно умрет?