Уильям Сароян - Приключения Весли Джексона

- Лу Марриаччи ты видел?

Я испугался; вот теперь мне придется солгать, и я уже до конца своих дней не вылезу из этой лжи.

- Когда? - спросил я.

- Сегодня утром.

- Нет, не видал, - сказал я, и это было правдой, но очень близкой ко лжи.

- Мне нужно с ним поговорить, - сказал сержант.

Вот оно, начинается. Не уйти мне теперь от беды. Я подумал, не спросить ли сержанта, о чем он хочет поговорить с Марриаччи, но тут же отказался от этой мысли. Я боялся, что если стану задавать вопросы, то мне только скорее придется начать лгать, а я хотел отдалить этот момент елико возможно.

Тут сержант и говорит, этак небрежно:

- Лу Марриаччи подлежит отправке домой. Его освобождают от службы.

- Что?

- Ему больше тридцати восьми лет. Вышел в министерстве новый приказ, дня два тому назад. Через несколько дней Лу будет дома. Он включен в список. Увидишь его - передай ему, ладно?

- Хорошо, передам.

Кажется, никогда я не чувствовал себя таким счастливым, как в то утро. Теперь Лу поедет домой все равно, и мне не придется лгать. Меня так и подмывало пуститься скорее в лес, но я не хотел бежать, потому что это могло показаться странным, и я пошел не спеша, как будто просто прогуливался. У меня была бездна времени и прекрасное настроение. Скоро я добрался до леса, потом зашел в самую глубину, где, как я полагал, должен был прятаться Лу. Я стал насвистывать "Валенсию", чтобы Лу услыхал и понял, что все в порядке, но, видно, я был еще далеко от него, так как он не показывался. Я уж думал, что забрел в самую глушь, но все продолжал идти и свистеть и ждал, что Лу вот-вот обнаружится.

Время шло, и я стал беспокоиться. А что, если он уже отправился домой? А что, если его арестовали за самовольную отлучку и все пошло прахом, потому что он не знает, что уже освобожден из армии, и притворяется потерявшим память, а меня заподозрят и привлекут к ответу, и все равно я превращусь в лжеца, несмотря на то, что Лу освободили и без моего участия.

Я так оробел, что перестал свистеть. Я искал Лу, робея все больше и больше. Такова моя судьба, да и Лу тоже - опозориться, когда это уже совершенно ни к чему. Я решил, что нужно его позвать, стал выкликать его имя, но мой собственный голос только еще больше меня напугал.

Я сел и призадумался. И, видно, тут же уснул, потому что вдруг очутился дома с отцом, живым и здоровым. Он пел "Валенсию" и ни на кого не сердился. Он был счастлив. Он приготовил один из тех ужинов, какие готовил, бывало, когда мы жили вместе и все у нас было как следует. Мы сидели за столом, ужинали и болтали. Вдруг кто-то застучал в дверь, и я испугался до смерти. Отец открыл дверь, и кто-то сказал:

- Мне нужен Весли Джексон.

- А кто вы такой? - спросил отец.

И человек сказал:

- Вы меня знаете. Мне ненужно вам говорить, кто я такой.

Я так перепугался, что заплакал. Но не так, как плачут наяву. Это был ужасный плач, когда слезы текут ручьем и весь содрогаешься от рыданий, - ибо я знал, кто этот человек, и не хотел с ним идти. Этого не хотел и отец, но ничего нельзя было поделать, и он с горя отхлебнул из бутылки. Человек вошел и стал рядом со мной, но я боялся на него взглянуть. Тогда он взял меня за плечи, ласково потряс и назвал меня по имени, как будто он мой лучший друг.

- Весли, - сказал он.

Тут до моего сознания смутно дошло, что все это я вижу во сне, и - о счастье! - мне стало легче. Я стал припоминать разные вещи, которые подтверждали мне, что я сплю: лес, Какалокович, пьяный ночью и трезвый утром, - и тогда я окончательно убедился что сплю, и попробовал пошевелиться так и этак во сне, и мне стало лучше, и вот я открываю глаза, а передо мной - Лу Марриаччи: взял меня за плечи и потряхивает.

Я несколько раз кивнул и улыбнулся Лу, но он, видно, был слишком встревожен, чтобы мне улыбаться. Он ни слова не говорил. Только ждал.

- Тебя отпустили из армии, - сказал я. Но он молчал по-прежнему. - Я пришел, чтобы тебе сказать, но не мог найти тебя. И, кажется, уснул. - Я ждал, что Лу что-нибудь скажет, но он, видно, просто онемел, и я продолжал:

- Я отдал Какалоковичу эти бумажки, как ты мне говорил, и он сказал спасибо. Он ни о чем меня не спрашивал, так что лгать мне не пришлось. Но он вдруг пожелал узнать, не видал ли я тебя, и я струсил. Я же тебе дал слово и старался его сдержать, только надеялся, что мне не придется из-за этого лгать. Тут он вдруг и говорит, что ты свободен от армии, потому что тебе больше тридцати восьми лет. Вышел, говорит, новый приказ дня два тому назад, и из штаба пришел список. Там и твоя фамилия. Увидишь его, говорит, передай. Вот я и пришел, чтоб тебе сказать.