Антанас Шкема - Белый саван

В первый год прихода большевиков стихи и статьи Антанаса Гаршвы советские газеты и журналы просто-напросто не печатали. Творчество его именовалось реакционным и формалистским. Гаршва с отцом жили в летнем домике в Аукштойи Панямуне. Домик был небольшой. Четыре комнаты, кухня, крытая застекленная веранда. Две комнаты снимали у них землемер с женой — молчаливые люди, игравшие в свободное время в шахматы.

Отец Антанаса слонялся по саду, долго стоял под грушами (выписанными когда-то из Дании) и трогал еще незрелые плоды. Большевики лишили его пенсии, как кавалера ордена Гедиминаса, который высокопоставленные чиновники Литвы обязаны были покупать. Отец мало разговаривал с Гаршвой. Это его ощупывание плодов являлось своеобразной медитацией, продолжением того, что происходило с ним раньше на берегу Немана, когда он глядел на Пажайслис. Там теперь предавались медитации русские солдаты с винтовками и штыками, стоило кому-нибудь приблизиться, как они кричали: «Прочь!» Отец больше не брал скрипку. Она пылилась на стене, и когда однажды отец ненароком тронул струны, звуки отозвались, наверное, в его сердце, потому что отец сморщился, как будто наелся кислятины, а потом, приложив руку к груди, прошествовал в сад — эдакий старомодный кавалер с любовным посланием наготове.

В тот тихий летний вечер Антанас Гаршва сидел на застекленной веранде и писал. Перед ним росли кусты акации, деревянный забор отделял маленький мирок летнего дома от притихшей улицы. Светила лампа под абажуром в форме колокола, стоявшая на столе «на козьих ножках». В вечерней тиши заливался соловей.

Гаршва размышлял о том, что эти трели, жизнерадостные и мелодичные, многими поэтами немилосердно эксплуатировались, о них написано столько слащавых строк. Ему вспомнилось, как отец напевал, бывало, старинные литовские многоголосые хоровые песни, искренние, чистые по своей лирической атональности. Край был придавлен крепостным правом, и позже освобожденные рабы сумели-таки конкурировать с господами: они стали гармонизировать свои песни и переместили трескучий Олимп на север. Пяркунас, Пикуолис, Патримас, всякие жрецы и жрицы, импровизированные боги и их слуги срочно рядились в литовские национальные одежды.

На старинный лад щелкал, заливался соловей. Иегова забыл этот край. Все свое внимание Он сосредоточил на Малой Азии.

Комната была побелена. Простой некрашеный стол стоял у окна. Два стула. На гвозде висела шляпа из плохого фетра с изогнутыми полями. Антанас Гаршва разглядывал тяжелое пресс-папье с прожилками из искусственного мрамора. И рядом на столе стояла чернильница, вся в пятнах.

В непроходимых болотистых лесах — треугольные ели, шпили литовских храмов поднимались к звездам. Здесь собирался скользящий туман: ведьмы с растрепанными косами; маленькие оборванные домовые; свистящие в воздухе айтвары; выбравшиеся из земли духи, хранители здешних мест. Абстрактные боги, олицетворяющие природу, каждую секунду меняющие свое обличье.

заливался соловей. Оставалось забраться в лесную чащу и глядеть во все глаза, как елозят по земле ужи, таращиться на этот змеюшник. Оставалось, не раздумывая, погрузиться в долгую медитацию. Слова обретали значение магических формул. Таких же непонятных и значительных, как, например, рождение тумана. Оставалось следить за острыми языками пламени и поддерживать вечный огонь, пламя освещало ели — часовни, а храмом была вся огромная, необъятная земля. Родиться, жить, умереть. Раствориться в тумане, сидеть на высоких скамьях и иногда блуждать по знакомым местам — лесам и болотам.

А если накатывали вдруг страх и тоска, можно было вырезать из дерева странноватые фигуры, сильно напоминающие людей, и ставить их вдоль дорог. Тоскливый страх обнаруживал себя в продольных морщинах, в укороченном теле, в стойкой приверженности земным делам. Эти деревянные скульптуры, естественно, не конкурировали с природой. Человеческие черты проступали в сплетении узловатых стволов, в цепкой хватке корней, в течении рек и озер. Все вокруг было зачаровано. Печаль и страх охраняли живых.

заливался соловей.

Медовые соты, ржаные колосья, рута, тюльпаны и лилии. Ленивые сладкоежки медведи. Сосновая смола — золотой янтарь, пена Балтии, и янтарный песок, медлительно всасывающий эту пену.