Айвен Саутолл - Джош

- Пищей.

- Ну, этим словом покрывается немало преступлений. Почему ты так плетешься? Ты что, хромой? Может быть, у тебя одна нога короче, а другая длиннее?

- Да нет же! Это из-за чемодана. Тяжело очень.

- Не должно быть тяжело. Такому большому мальчику. Все Плаумены, без исключения, прекрасно физически развиты. Ты, наверно, слишком быстро растешь. Надо будет попить пивные дрожжи и рыбий жир. Как это я сразу не догадалась, когда мне сообщили, что ты пишешь стихи. Неподходящее дело для здорового мальчика. Ты спортом занимаешься?

- Да, тетя Клара, конечно, занимаюсь!

- Чем же именно?

- Много чем, тетя Клара! Бегаю. В крикет играю. Да мало ли чем еще!

- В крикет? Ага... это я и хотела услышать. И в футбол тоже?

- В футбол зимой, тетя Клара. Не сейчас же.

- А плаваешь?

- И да и нет.

- Это не ответ, мой друг. Я от тебя жду большего. Джош бормочет, потупясь:

- Мне холодно в воде. А я не люблю холод. У меня от него мурашки по всему телу. И я тону.

- Ничего удивительного. Ты же худ как палка. Наверно, все ребра торчат. Кожа да кости... Надо будет покормить тебя сметаной. Истощенный Плаумен, слыханное ли дело? Что с твоим папой? Неужели он не в состоянии заработать довольно денег, чтобы тебя прокормить? На автомобили, наверно, тратится? И в доме небось все куплено в рассрочку? Холодильники всякие и прочий хлам. А с зубами у тебя как? Все в дуплах, должно быть. Все чиненые, пломбированные?

- У меня прекрасные зубы!

- Посмотрим, посмотрим. Надо будет тебе давать побольше молока и сыру.

- Но я ведь приехал всего на неделю, тетя Клара!

- И очень жаль, но надо, чтобы ты уехал отсюда с хорошим аппетитом, тогда им придется тебя кормить как следует. Сюда, Джошуа, наверх. Вон калитка, видишь? Да вон же, силы небесные!

Но когда подошли вплотную, оказалось, что это всего лишь одна натянутая проволока.

3

Над задней дверью горит электрическая лампочка, вокруг бешено бьются сотни ночных бабочек и тысячи мелких мошек, широкая веранда с каменным полом, плетеные кресла, деревянные скамьи, столбы увиты розами, по стене хлопают сочные листья гигантского папоротника, а на пороге лениво развалился огромный белый котище, когда дверь открывается, то задевает его, но он только вытягивает одну лапу с растопыренными когтями и, так уж и быть, позволяет через себя перешагнуть. Так и хочется вытереть об него ноги и шугануть: "А ну, брысь отсюда, лежебока толстомясый".

Внутри. Пахнет цветами, дровяным дымом, старой мебелью, мастикой и печевом. Густые тени полны тайн. Под сводами дверей на длинных проволоках висят странные шуршащие портьеры из толстых отдельных нитей. Темные двери с ручками из рубинового стекла. Потолки высоченные: метра, наверно, четыре. Между тростниковыми циновками поблескивают черные лоснящиеся половицы. Джош со стуком поставил чемодан. И боль облегчения пронзила ему плечи, как горящая стрела. Словно пришел в музей после закрытия, когда уже нельзя, не полагается здесь быть. Словно кто-то перевернул столетие задом наперед. Со стены сумрачно смотрит прадедушка Плаумен во всем параде: при бороде и баках, с часовой цепочкой поперек живота. Смотрит сумрачно и неодобрительно, будто почувствовал неприятный запах. Типично плауменовское выражение. Папа рассказывал, что его лики висят чуть не на каждой стене. Автопортреты, написанные любящей рукой. Человек полжизни провел, глядясь в зеркало.

- Не надо оставлять вещи здесь. Идем в твою комнату.

Джош волочит неподъемный чемодан прочь с прадедушкиных глаз, тащится вслед за тетей Кларой в сводчатую дверь, нити портьеры щекотно шуршат, цепляются за, волосы, а тетя Клара уже ушла вперед, затерялась в полуночной тьме, нашарила на стене выключатель. И Джош с чемоданом вдруг оказывается посреди какой-то пещеры чуть не пяти метров в высоту и такой же длины и ширины, освещенной странным красным калением и пропитанной душным запахом лаванды. На окнах колышутся шторы из бусинок, под потолком позванивают хрустальные подвески, а внизу красуется кровать, блестя золотом шариков и завитушек и атласным покрывалом, такая широкая, в ней вполне бы уместилось одновременно полдюжины взрослых здоровых Плауменов. И тут же, конечно, прадедушка. Висит над мраморным камином. Больше, чем в натуральную величину, весь разодетый, похожий на короля Генриха VIII.

Джош почти в голос поминает имя господне и отпускает ручку чемодана.

Тетя Клара, стоя рядом, возносится высоко к потолку, как негодующая церковная колокольня.