Элигий Ставский - Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая

На «Полиграфмаше» все было быстро, просто и по-деловому. Мне сказали:

- В инструментальный цех. Хоть сегодня.

- Я хотел бы посмотреть.

- Нашел театр. У нас не смотрят, а работают. Оформляйся и работай.

- Я могу поговорить с начальником цеха или запрещается?

- Выпишите молодому человеку пропуск в одиннадцатый цех.

- Паспорт, — сказала женщина.

Мне сунули бумажку. Вахтерша посмотрела паспорт, и я вышел во двор. Я шел и смотрел вокруг. Корпуса были большие и такие же высокие, как наши. Я поднялся наверх. Потом стоял на площадке, облокотясь на перила. За дверью был шум, стук, голоса, и я слышал, как дробно стучит фреза. Дробно и тяжело. Я открыл дверь. Меня ударило гулом и теплым воздухом. Станки стояли рядами. Несколько токарных были совсем новые. Парень, нагнувшись, замерял деталь. Другой повернулся и посмотрел на меня. Женщина везла тележку. Я отошел к стене. Рядом, на тумбочке, лежал резец, он был сломан, и столбиком стояли блестящие, свежие кольца. Парень не глядя положил еще одно. Кто-то работал с эбонитом. Пахло эбонитом. Мужчина нес шестеренку. Он был рыжий и похож на нашего механика. На стене было написано: «Ленинградцы, дадим семь за пять по производительности труда!» В черной спецовке, наверное, был мастер. Парень положил на тумбочку еще одно кольцо. Я стоял и смотрел. Я тоже мог вот так же подавать ручку и еще быстрее отводить ее, глядя на болванку и на резец. Вот так же, напротив окна, — мой станок. Рядом - Лешкин. А вместо того парня - Васька Блохин. И в углу - Женька Семенов. И все ребята свои. И сейчас они тоже работают. Вечером на доске напишут проценты. Напротив моей фамилии поставят черту. Потом мою фамилию сотрут.

Я увидел, что мастер идет ко мне. Он обошел станок и посмотрел на меня.

- Что скажешь? — спросил он, поднимая голосу.

- Мне к начальнику цеха.

- Я начальник цеха.

- Пропуск подписать. — Я протянул ему пропуск.

- Не слышу! — сказал он.

Хлопнула дверь, и женщина снова выкатила железную тележку. Он взял меня за локоть и отвел в сторону. Из кармана у него торчал карандаш.

- По какому вопросу? — громко спросил он. — В чем дело?

- Нет уже никакого дела. Подпишите пропуск. Нет никакого дела.

Он пожал плечами и вынул карандаш. Я сбежал вниз, прошел по двору и отдал пропуск вахтерше. Вахтерша была в черной шинели и подпоясана ремнем. Она повертела пропуск перед глазами.

- Как фамилия? Кочкин?

- Кочин, — сказал я, нагнулся и показал пальцем.

Я был на площади Льва Толстого, когда стал накрапывать дождь. Туча только надвигалась. Она шла со стороны залива. Потом дождь полил сильными отвесными струями. И сразу же асфальт стал черным, вода побежала из труб и запенилась, кружась над люками. Многие кинулись в парадные и под балконы. Улица разбежалась. Я не побежал. Я шел, и мне нравился этот дождь. Я чувствовал, как намокают волосы, как рубашка и брюки становятся тяжелыми. Я шел прямо по лужам. В парадных смеялись и показывали на меня пальцами. Дождь был теплый. Брюки хлопали по ногам. Стекла в автобусах были мутные. Автобусы проходили вымытые и как будто новые. У самого тротуара бежал желтый ручей. В воде плыли окурки. Из ворот выскочила женщина и поставила под дождь цветы. Дождь лил все так же сильно и прямо. Улица совсем опустела. Я прошел уже много, и мне не было холодно. Мне было легко и свободно. И не хотелось ни о чем думать. Просто я не мог уйти, что бы ни было. Может, они поступили со мной жестоко, но я и сам виноват. Я остаюсь. Они поступили со мной жестоко. Проголосовали и выкинули. Но я не уйду. Я попрошу Алексея Ивановича, чтобы он взял меня к себе, на слесарный участок. Можно и переучиться: две специальности - тоже неплохо. Я вытер лицо рукавом и пошел быстрей. До общежития оставалось меньше квартала.

Я постоял внизу, ожидая, пока с меня хоть немного стечет. Прошли мимо девушки из девятого цеха. Одна спросила:

- Кочин, тебе зонтик не нужен?

Они засмеялись. Шли по лестнице и смеялись.

Форточка в нашей комнате была открыта, и мою тетрадь с записями залило. На двух страницах были большие желто-фиолетовые брызги. Я повесил тетрадь на стул.

Пока я выкручивал брюки, стоя в одних носках на развернутой газете и стараясь, чтобы не текло мимо тарелки, дождь кончился, и комнату осветило солнце. Я завернулся в одеяло, читал и прислушивался к шагам в коридоре. Я ждал Алексея Ивановича. Мне хотелось поговорить с ним сегодня же, чтобы решить все сразу. Если перейти на слесарный, то я уйду от ребят, но все же останусь в цехе. Этот вариант самый хороший. После всего, что случилось, мне тоже не очень приятно работать рядом с ними. Пускай они посмотрят на меня издали. Я им буду улыбаться. Юрке Кондратьеву очень нежно. Утром и вечером. Если только Алексей Иванович возьмет меня. Тогда я ни от кого не буду зависеть. Но если Алексей Иванович не возьмет? Надо поговорить с Алексеем Ивановичем. Мне почему-то стало холодно. Я сложил одеяло вдвое и завернул его вокруг себя еще туже. Это не помогло. Я видел, что на Лешкиной кровати солнце. Встал и перетащил книги туда.