Элигий Ставский - Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая

Столики стояли двумя рядами. Девять партий уже закончились, и счет был 7:2. Наша команда проигрывала. Одно очко отвоевал Лешка, и две партии были ничейные. Лешка играл на первой доске и победил на двадцать третьем ходу. В дверях стоял Женька Семенов. Когда я вошел, он сказал:

- Собираю на венок.

Наши ребята ходили хмурые. Было тихо, и все разговаривали шепотом. Виктор Баженов, из третьего цеха, спорил с рыжим парнем из другой команды. Они разбирали партию и хватали друг у друга из рук фигуры.

– Нет, ты поставь эту пешку, – говорил парень.

– Ты сам не хватай!

– Вам бы в рюхи играть.

– Подождите, вот футбол начнется.

– Ногами вы можете. Это точно.

Я вмешался и сказал:

– В прошлом году вам сухую сделали?

– В прошлом году у меня рояль был.

– А на лыжах вас тоже что-то не было видно.

– Не было времени, чтобы с вами пачкаться.

– Знаем, как у вас не было времени. В газете читали.

– Не хуже вас как-нибудь работаем.

– Вот там и было написано.

Мы стояли и спорили. Ребят вокруг становилось все больше. Потом нас всех вместе попросили в коридор. Мы вышли в коридор и спорили там. Потом пришел комендант, и все кончилось. Я уже повернулся, чтобы уйти, но меня вдруг окликнул Лешка. Я удивился: не мог понять, что ему нужно. Он сказал, что на пару слов. Он не смотрел на меня, а говорил куда-то в сторону и морщил лоб. Я решил, что разговор будет об упорах. Я не соглашусь, и пусть он продолжает работать один.

Мы прошли немного по коридору.

– У Нюры высокая температура. Ты это знаешь? – сказал Лешка.

– Знаю.

Мы остановились возле окна.

– Ну вот...

Лешка замолчал. Я видел, что он чего-то не договаривает. Одно время мне хотелось, чтобы мы с ним помирились. Но теперь я уже стал привыкать к нашим отношениям. Я так и не понимал, что ему нужно.

– А тебя самого никогда не резали? – спросил он.

– Нет.

– Ну, ладно. А ты чего же в шахматы не играл?

– Слушай, ты говори, что ты хочешь.

Неожиданно перед нами вырос Женька Семенов. Женька сказал, что счет стал 8:2, и убежал. Лешка порылся в карманах. Вынул квадратик бумаги.

– Это тебе.

Я развернул и прочел. Всего несколько слов. Нюра просила, чтобы я зашел к ней. Внизу стояла дата. Записка была написана два дня назад, а Лешка ходил к Нюре каждый день. Значит, он носил записку в кармане. Я решил, что надо пойти к Нюре. Она была больна, и это просто товарищеский долг. Но потом я подумал, что идти все же не следует. Я ничем ей не помогу, и только опять все запутается.

Я взял с подоконника тетрадь и повернулся к Лешке:

– Все?

– Все.

Я хотел идти, но он удержал меня за рукав.

– Если пойдешь к ней, будешь последний подлец. Понял?

Меня взорвало:

– Это не твое дело, и чужих записок не читай! Много на себя берешь!

– Я беру сколько нужно, а могу взять больше и не посмотрю...

– Ты свои советы оставь при себе. А поныть можешь перед Алексеем Ивановичем. У тебя это получается.

Я повернулся и пошел. Я спускался по лестнице и думал о том, что он хороший парень и любит Нюру по-настоящему.

На площадке второго этажа я столкнулся с Васькой Блохиным. Мы налетели друг на друга. У Васьки в руках была сетка с картошкой и бутылка молока.

– Кочин, – сказал он, – завтра после работы – на бюро. Надо человек восемь отправить в подшефный колхоз, и вот твоя кандидатура тоже.

Васька обошел меня и двинулся наверх. Одна картофелина выскочила у него из сетки и покатилась по лестнице. Она прыгала, а я смотрел на нее. Я поднял голову, но Васька уже скрылся. Кто-то подстроил мне эту гадость. Я почувствовал, что вокруг меня пустота. Ира останется здесь, а я уеду. Приезжать по вечерам было невозможно. Колхоз в ста двадцати километрах от Ленинграда. Почему они выбрали меня? В другое время мне мог бы помочь Алексей Иванович. Но теперь, конечно, надеяться было нечего. Я решил, что никуда не поеду. Пусть они делают все что угодно. В крайнем случае они объявят мне выговор.

Я не пошел обедать и весь день просидел в библиотеке. Каждое воскресенье в библиотеке было много людей. Сегодня было очень много. Сзади кто-то все время произносил английские слова. Меня это злило. Я сидел и смотрел на одну и ту же страницу. Справа шумели ребята из девятого цеха. Они делали какой-то чертеж и спорили. Я взял два номера «Крокодила».

Потом сходил и позвонил Ире. Я слышал ее голос и чувствовал себя несчастным. Она хотела встретиться и не понимала, почему я исчез. Мы договорились, что завтра я приду к ней. Голос у нее был мягкий и немножко грустный. О колхозе я не сказал ничего. Я положил трубку так, что звонки внутри аппарата звякнули.