Мигель Сервантес: Назидательные новеллы

И так посыпались на нее куарто, что у старухи рук не хватало подбирать. Собрав таким образом обильную жатву, Пресьоса тряхнула своим бубном и на особенно щегольской и шальной лад запела следующий романс :

Вышла с сыном к первой мессе

Та, что всех славней в Европе,

Та, что именем и блеском

Драгоценней всех сокровищ.

Чуть она подымет очи,

Души всех она уводит,

Всех, кто смотрит, очарован

Благочестьем и красою.

В знак того, что в ней мы видим

Часть небес, сошедших долу,

Рядом с нею - солнце Австрии,

Рядом - нежная Аврора.

А за нею следом - светоч,

Засиявший ночью поздно,

Тою ночью, о которой

И земля и небо стонут.

Если в небе колесницам

Звезды яркие подобны,

И в ее чудесном небе

В колесницах блещут звезды.

Вот Сатурн, летами ветхий,

Гладит бороду и холит,

И легко идет, хоть грузен:

Радость лечит от ломоты.

За Сатурном - бог болтливый

В языках идет влюбленных;

Купидон - в эмблемах разных,

Где рубин и жемчуг спорят.

Дальше Марс идет свирепый,

Восприявший стройный образ

Многих юных, чью отвагу

Тень ее сменяет дрожью.

Возле Солнца - сам Юпитер ;

Оттого что все возможно

Для того, чей сан высокий

На премудрости основан.

Свет луны горит в ланитах

Не одной богини дольной,

Венус скромная - в обличье

Тех, кто это небо создал.

Маленькие Ганимеды

Кружат, вертятся и бродят

В златоубранном окружье

Этой сферы бесподобной.

И чтоб каждый взгляд дивился,

Всё не только здесь роскошно,

Всё доходит до предела

Расточительности полной.

Вот Милан в богатых тканях,

Пышно убранный, проходит,

Индия с горой алмазов,

А Аравия с бензоем.

Там идет грызунья-Зависть

С теми, кто замыслил злое;

В сердце Верности испанской

Безбоязненная доблесть.

Всеобъемлющая Радость,

Разлученная со Скорбью,

По путям и стогнам мчится.

Буйной и простоволосой.

Для немых благословений

Отверзает рот Безмолвье,

И молоденькие дети

Песнопенью взрослых вторят.

Тот поет: "Лоза благая,

Возрастай, тянись и плотно

Обвивай счастливый ясень,

Вознесенный над тобою.

Возрастай себе на славу,

На защиту церкви божьей,

На добро и честь Кастильн,

Магомету на невзгоду".

А другой язык взывает:

"Здравствуй, белоснежный голубь,

Даровавший жизнь орлятам,

Венчанным двойной короной.

Чтоб изгнать из поднебесья

Стая хищников голодных,

Чтобы осенить крылами

Добродетель с сердцем робким".

Третий, тоньше и разумней,

Изощренней и ученей,

Молвит, источая радость

Как устами, так и взором:

" Перламутр Австрийский! Жемчуг,

Нам подаренный тобою,

Сколько замыслов рассеял!

Сколько обезвредил козней!

Сколько рушил упований!

Сколько ковов уничтожил!

Сколько создал опасений!

Сколько хитростей расстроил!"

Между тем она подходит

К храму феникса святого,

Что, испепеленный в Риме,

Для бессмертной славы ожил.

Перед ликом вечной жизни,

Перед госпожою горней,

Перед той, что за смиренье

Ныне шествует по звездам;

Перед матерью и девой,

Перед дочерью господней

И невестой на коленях

Маргарита произносит:

"Я твой дар тебе вручаю,

Расточающая помощь;

Там, где нет твоей защиты,

Изобилуют недоли.

Я несу тебе сегодня

Первый плод мой, матерь божья;

Пусть тобой он будет принят,

Защищен и приумножен.

Об отце его помысли,

Об Атланте, удрученном

Тяжким гнетом царств столь многих

И владений столь далеких.

Знаю, сердце властелина

Навсегда в руках господних.

И от бога ты получишь

Всё, о чем его попросишь".

По свершении молитвы

В новом гимне, ей подобном,

Хор величит божью славу,

Ныне явленную долу.

По свершении служенья,

В блеске пышных церемоний

Вспять вернулось это небо

Вместе с сферой бесподобной.

Как только окончила Пресьоса свой романс, вся почтенная аудитория и строгий трибунал, ее слушавшие, слились в одном общем крике, гласившем: "Пой еще, Пресьоса, в куарто недостатка не будет!"

Больше двухсот человек смотрело тогда на танцы и слушало пение цыганки, и в самый разгар веселья случилось пройти теми местами одному из городских приставов. Заметив, что собралось столько народу, он спросил, в чем дело; ему ответили, что слушают, как красавица цыганка поет песни.

Подошел любопытный пристав, послушал минутку и, дабы не ронять своего достоинства, не дослушал романса до конца; а так как ему показалось, что цыганочка была выше всяких похвал, он велел одному из пажей сказать старухе цыганке, чтобы та вечером явилась вместе с цыганками к нему на дом; хотелось ему, чтобы послушала их жена его, донья Клара. Паж выполнил поручение, и старуха ответила, что придет.