Я обьяснил им, что мои взгляды основываются на информации, полученной из донесений и профессиональных оценок моих советников. Более того, добавлял я, русские лидеры лучше, чем мы, знают свой народ и не обманывают себя пропагандистскими рассуждениями о русском "недочеловеке". За это я получил серьезную взбучку и некоторое время должен был держать язык за зубами.
Позднее я снова вернулся к этому вопросу, но на сей раз вел себя очень осторожно. Я сделал вывод, что следовало бы предложить работающим на нас русским пленным привлекательный идеал, ради которого стоило бы рисковать жизнью. Национал-социализм для этого не годился; его идеалы были чуждыми для них. Скорее всего, их могла увлечь надежда на будущую автономию. Но такая идея никого из моих начальников не заинтересовала. Они продолжали старую линию: одеть русских в германскую форму и предоставить им более подходящие условия. Они награждали русских медалями, рассказывали им о высоком жизненном уровне в Германии и эффективной организации германского государства. В некоторых случаях это давало результаты, но для большинства требовалось нечто больше подходившее русскому характеру, способное удовлетворить вечное стремление к независимости. Позднее я мог говорить об этом с Гиммлером более откровенно. К концу 1942 г. он стал более восприимчив к моим идеям, но я едва ли мог надеяться на его окончательное "да" из-за укоренившихся в Гиммлере предрассудков относительно Востока. На него слишком сильное влияние оказали идеи, которые Гитлер вбивал в него последние 20 лет. Обсуждать этот вопрос с Гейдрихом я прекратил довольно рано. Он весьма откровенно продемонстрировал мне свои м ысли, когда заявил "смотрите не получите однажды медаль от Сталина". Это было ясное предупреждение о том, что в пропагандистской работе с русскими пленными он желал пользоваться национал-социалистическими концепциями в чистом виде.
У меня состоялось несколько интересных бесед с двумя русскими военными. Один из них был офицером генерального штаба, другой - ефрейтором. Оба были москвичами, один-профессиональным военным, другой - инженером-гидравликом. Их взяли в плен в августе 1941 года в Брянске, и они прошли несколько этапов нашей подготовки. Оба, как оказалось, обладали широким кругозором, были людьми интеллигентными и надежными. Их зачислили в группу советников по осуществлению операции "Цеппелин" в Берлине и предоставили жилье как обычным гражданским лицам. Я навестил их в сопровождении руководителя сектора (section), балтийского немца с хорошим образованием, который был превосходным переводчиком и уже много раз беседовал с ними. С его помощью у нас состоялся живой интересный разговор, облегченный принесенным нами спиртным.
Русские сильно отличались друг от друга. Офицер был опытным спорщиком и убежденным сталинистом. На второго режим повлиял весьма умеренно и он смотрел на его недостатки со здоровым реализмом. Оба были твердо убеждены в победе России в войне. Это убеждение не было результатом пропаганды. Его источник был значительно глубже. В своем мнении они исходили из различных посылок. Офицер исходил из величайших качеств Сталина как лидера и мощи русской армии. Другой наш собеседник, мысливший более примитивными категориями, просто сказал:"Вам, немцам никогда не удастся покорить русский народ и огромные пространства России. Даже если вам удастся предоставить народам независимость, это будет лишь временным шагом на пути к неизбежному распространению коммунизма". Он также сказал, что в России поднялась волна патриотизма, такие пьесы, как "Кутузов", "Жизнь за царя" и "Князь Игорь" с успехом были возобновлены в Москве. В каждой из них завоеватель после первых больших успехов терпел поражение благодаря удивительной храбрости русского народа и огромным пространствам страны.
Офицер рассказывал о разговорах руководителей Красной армии, свидетелем которых он был. Из них следовало, что Сталин был готов пожертвовать 20-30 миллионами людей, чтобы поглубже заманить противника. Это со временем ослабило бы немецкий удар, и главные сражения произошли бы там, где их решили бы дать русские, в условиях суровой зимы. Одни лишь растянутые коммуникации сьели бы значительную часть германских ресурсов и были бы весьма уязвимы для нападений партизан. При отступлении русские не оставили бы врвгу ни одной машины, ни одного завода, ни одной бочки бензина. В конце концов, под давлением сил природы, под грузом собственных успехов и контрмер русских, немцы были бы разгромлены в результате нового хорошо организованного контрнаступления.
Читать дальше