Вальтер Шелленберг - Лабиринт

Каково же было постоянным служащим работать с таким шефом? Он видел в их внимании к другим, осторожной аргументации и сомнениях проявление слабости и называл их окаменевшими ископаемыми. Он во многом превосходил всех своих коллег, чаще всего предпочитал ставить их перед свершившимся фактом. Он и в самом деле был "серым кардиналом" того времени, подобно барону Хольштейну в МИДе при Кайзере, однако едва, ли был ровней ему как профессиональный дипломат. Зато он был холоднее и безжалостнее; такого опасного человека могла породить лишь тоталитарная система.

Мое сильное место состояло в том, что для Лютера я был мостиком, по которому он мог добраться до своих противников, Гиммлера и Гейдриха. Я некоторым образом обеспечивал ему защиту от их страшной организации, к которой, на самом деле он испытывал слабость. В минуту откровенности он признался, что хотел бы быть членом СС. Однажды мне удалось отстоять его от нападок Гейдриха и Гиммлера. Я недвусмысленно обьяснил ему, что наши отношения должны быть свододны от каких-либо личных моментов и надо отдать ему должное, он поддерживал многие мои служебные запросы и честно и искусно отставивал их перед Риббентропом. Поэтому благодаря ему мне удалось добиться того, чего я никогда бы не смог добиться через других чиновников ведомства Риббентропа.

Через несколько недель, я набросал проект соглашения с министерством иностранных дел, который по настоянию Лютера был в конце концов подписан Риббентропом. Он обеспечил за политической разведкой серьезные права.

Когда я вспоминаю об этих переговорах, я все еще удивляюсь почти фривольному отношению к подготовке Германии к величайшей в ее истории войне. По словам Лютера, не существовало никаких определенных договоренностей между министерством иностранных дел и военной разведкой.

Эти переговоры и заключенное в результате них письменное соглашение стали основой моего стабильного сотрудничества с МИДом.

Ценность такого сотрудничества определить было сложно. Временами оно было образцовым, временами оно не только расстраивалось, но и возникали серьезные конфликты. В большинстве случаев это было результатом личных ошибок Риббентропа. Его взгляды и распоряжения были для меня неприемлемыми, а его личное отношение непереносимо. В конце концов, я решил выяснить отношения с ним исходя не из личной вражды, а из того, что он превратил в своих врагов всех.

Чтобы продемонстрировать Риббентропу, насколько неправильны его представления о разведке, я сначала показал Лютеру, Гейдриху и Гиммлеру сведения - 70 процентов из них специально сфабрикованных - о польском эмигрантском правительстве в лондоне, которые были подготовлены мною. Я передал их заграничных агентов. Две недели спустя Риббентроп представил эти данные Гитлеру в качестве ценной информации. После этого Гитлер более часа откровенно беседовал с Риббентропом. Министр иностранных дел ничего не сообщил о результатах этой беседы, но двумя днями позже он, обедая с Гиммлером, рассказывал об общих трудностях руководства разведкой.

Наконец настал день, когда мне приказали лично доложиться Риббентропу. Я подошел точно в назначенное время и был сразу же принят. Тогда его кабинет помещался в одном из крыльев бывшего президентского дворца, а само министерство располагалось на Вильгельмштрассе. Кабинет был выдержан точь-в-точь в том же стиле что и новая рейхсканцелярия. Комната с большим столом и большими окнами была заполнена пышными коврами, дорогими гобеленами, богато украшенными стульями с шелковой обивкой. Риббентроп, как обычно, стоял позади стола со скрещенными руками. Он принял меня на редкость официально; было видно, что он старался произвести впечатление. Он говорил медленно и веско, как будто принимал меня впервые. После нескольких слов он вышел из-за стола, торжественно протянул мне руку и предложил сесть. Затем он сам уселся напротив меня и сказал: "Пожалуйста, начинайте без предисловий. Я уже знаю, о чем вы пришли побеседовать."

В течение первого получаса его лицо оставалось неподвижным. Он внимательно слушал меня. Но стоило мне перейти к организации различных групп связи с другими министерствами, он резко оборвал меня:"Вы не собираетесь сами создавать разведывательные подразделения в других ведомствах?" Вопрос явно свидетельствовал о том, что он просто не понял о чем я говорил. Я начал снова и осторожно, не торопясь обьяснил ему, что группы связи(liason offices) необходимы и что, если он поразмышляет над проблемой, то поймет, как выиграют от них и министерство иностранных дел, и он лично. Абстрагируясь от вопросов контроля и распоряжения ими, контакты между этими группами, мною и другими ведомствами могут использоваться для решения вопросов, представляющих для МИДа огромный интерес. Этими делами можно было бы заниматься на нейтральной почве, как тем, что представляет интерес только для разведки, а не для конфликтующих ведомств. Если разведка сможет работать в тесном взаимодействии с МИДом, в выигрыше будут обе организации. За такой договоренностью будет стоять рейсфюрер СС и для меня отпадет необходимость по каждому поводу консультироваться с Риббентропом. дабы устранить подразделения Риббентропа в том, что мой план маневром по проникновениюСС в министерство иностранных дел, я предложил, чтобы глава разведки, кто-бы он ни был, входил в штат МИДа.