Вишну Кхандекар - Король Яяти

Как может рухнуть гора Меру? Как может попасть в плен сын Деваяни? Внук Шукры, святостью своей прославленного во всех концах земли! Не может быть. Не верю известиям гонца.

Когда выходил Яду в поход, я с такой верой совершила обряд арати, обведя светильником со священным огнем вокруг головы сына, нарисовала алый кружок на его лбу. И стала ожидать вестей о великой победе, как птица-чатак, задрав голову к небу, ждет первых капель дождя. Вместо дождя небеса извергли молнию.

Никогда прежде не склоняла Деваяни голову, никогда не признавала себя побежденной. А сейчас… Что мне делать? К кому броситься? Может быть, скоро отец выйдет из своего гималайского уединения — должен подойти конец его испытаниям. Восемнадцать лет не виделась я с отцом, восемнадцать лет не навещала его, боясь помешать. Если бы я рассказала отцу о своих обидах, о злополучном моем замужестве, он мог бы сгоряча прервать моления… Поэтому я и не открывалась отцу. Ведь это по моему настоянию воскресил отец когда-то Качу и лишился из-за этого тайны сандживани. Что же теперь, когда отец вот-вот обретет новую тайну, не меньшую, чем сандживани, я приду к нему и потребую: вызволи из плена Яду! С каким лицом предстану я перед ним?

Нет, не могу. Даже ради единственного сына — все равно не могу.

Пусть увенчаются успехом долгие труды моего отца. Как вулканическая лава изливаются из моего сердца воспоминания об обидах, которые пришлось мне претерпеть за восемнадцать лет. Наступит, наступит час моей мести, и я никого не забуду. Еще не время, еще не возвратился отец. Шармишта с ее выродком, которому предсказано наследовать престол Хастинапуры! Яяти, супруг мой августейший, — каждого постигнет возмездие. Но нужно подождать.

Подождать. А как же Яду? Дасью могут убить его. Убить моего Яду! Мне нужно, чтобы Яду вернулся ко мне живым и невредимым! Мне больше ничего не нужно: ни королевства, ни возмездия, ни отцовского могущества…

Остановись. Это не речи Деваяни, королевы Хастинапуры, дочери премудрого Шукры. Так может говорить слабая женщина. Мать, обезумевшая и обессилевшая от горя.

А что ж король Яяти? Я и не вспомнила о нем. Великий полководец Яяти, сын и внук прославленных своей отвагой воинов — не сидеть же ему сложа руки, в то время как его сыну грозит смертельная опасность! Где король? Возможно ли, чтобы он еще не знал о поражении хастинапурской армии и о пленении принца Яду? Главный министр прибежал с известием о беде ко мне, но от меня отправился в Ашокаван.

— Ваше величество, — сказал он, — Хастинапура в опасности, и нужно действовать безотлагательно. Я убежден, что его величество, узнав о нашем поражении, сам поведет войско. Он отобьет у дасью принца Яду. Не сомневайтесь, ваше величество.

Почему же все так тихо? И почему нет ни короля, ни главного министра? Почему не входит Яяти в боевом облачении и не говорит мне:

— Я готов к походу, благослови меня, жена! И жди нас с сыном!

Что могло произойти? Или настолько поглощен король своими удовольствиями, что не желает думать об опасности, грозящей сыну? Или он просто пьян до бесчувствия? Пьян и не знает, что случилось?

Будь проклят день, когда я соблазнилась престолом Хастинапуры! Я не замуж вышла, я в жертву себя принесла и уже восемнадцать лет горю на жертвенном огне!

Восемнадцать лет. Так и стоит перед глазами тот ночной ураган.

Я выступала перед тонкими ценителями искусств, знаменитыми музыкантами и танцовщиками, которые со всего света собрались в этот зал, привлеченные рассказами о том, как я танцую. Я приготовила большую программу — танец любви, танец весны, танец сезона дождей. Все восторгались мной, но никто в зале не подозревал, что сердце Деваяни истекает кровью, что рану в сердце ей нанес король. Король изменил ей с ведьмой в образе служанки, унизил Деваяни. Она танцует, чтобы превозмочь боль и обиду.

Все говорили, что я превзошла себя в тот вечер. Что ж, значит, действительно только страдание рождает великое искусство и самой природой художнику назначено страдать.

Небо затянули страшные черные тучи, под стать обуревавшим меня чувствам, но все-таки я согласилась танцевать. С первых же движений я вошла в мир образов, которые мне предстояло воплотить, а мои переживания словно отодвинулись в сторону. Я забывалась в танце, как забываюсь перед зеркалом, когда вижу, какой силой обладает моя красота. Я больше не играла, я жила в образе влюбленной женщины, готовой всем пожертвовать ради любви.