Вольфдитрих Шнурре - Когда отцовы усы еще были рыжими

Он попытался разобраться в своих чувствах. По натуре Лозе принадлежал именно к той категории людей, которым это удается с неизменным успехом. Но сегодня он испытывал непривычное затруднение. На душе у него было скверно. Однако из того мучительного состояния, в котором он находился, каким-то непостижимым образом родилось приятно щекочущее возбужденна. Скверно ему оттого, думал Лозе, что он, чья репутация по воле случая осталась незапятнанной, лицом к лицу сталкивается с человеком, чья репутация по воле случая запятнана; эта мысль пришла к нему еще дома, и потому он надел самый заношенный костюм. А ощущение щекотки появилось только что, и он никак не мог понять, чем оно вызвано. Ну, во всяком случае, он будет начеку; ничто не вызывало у него большей ненависти, чем неконтролируемые разумом чувства.

У главных ворот тюрьмы Лозе ожидала церемония, едва не заставившая его, повернуть назад. Сторож с лоснящейся физиономией потребовал назвать (с этим Лозе еще готов был согласиться) не только фамилию заключенного, но и фамилию посетителя (согласиться с чем Лозе уже никак не мог); сторож был либо туг на ухо, либо Лозе ему не понравился, поэтому свою фамилию Лозе пришлось повторить так громко, что все окружающие прекрасно расслышали ее. В этом была и своя положительная сторона, теперь он, по крайней мере, решился снять темные очки и нормально надеть шляпу: уже в трамвае эта маскировка лишила его уверенности в себе.

Но вот сторож отворил ворота, и Лозе увидел покрытый лужами хозяйственный двор. Со стороны главного корпуса, позванивая связками ключей, гурьбой шли надзиратели, у всех был такой же нездоровый цвет лица, как и у сторожа; Лозе возненавидел их с первого взгляда, но в ту же минуту признался себе в том, что его отвращение, в сущности, относится не к самим надзирателям, а к обществу, которое взрастило подобную породу служителей.

Лозе попал к совсем молоденькому надзирателю, фуражка держалась у него на левом ухе, голенища сапог были начищены до зеркального блеска. Старик с седой бородой признал в Лозе непосвященного и, пока они шли по двору, объяснил ему, что справа за стеной - женское отделение, а с левой стороны виднеется отделение со строгим режимом. Услышав это название, Лозе вновь ощутил уже знакомое, непонятно отчего возникающее возбуждение; он сердито велел старику прекратить свои наставления, в глубине души сознавая, что сердится не на старика, а на самого себя, от этого его гнев лишь усилился, и только в главном здании, поднимаясь по плохо освещенной металлической лестнице, он забыл о нем.

На полпути им встретилась группа заключенных. Лозе был весьма разочарован, не обнаружив на их лицах ни жажды бунта, ни невольничьей тоски по свободе; у них были заурядные лица обывателей, какие можно увидеть в окошечке любого почтамта.

Молоденький надзиратель привел свою группу посетителей в скудно освещенное помещение, частая решетка делила его на две половины. Во рту у Лозе вдруг появился привкус меди, как будто он лизнул ее, с некоторым удивлением он отметил, что пульс у него учащается.

Казалось, причиной тому было не столько предстоящее свидание с Херригелем, сколько нечеловеческая обстановка помещения, которому, кроме двух плевательниц и выстроенных в ряд неопрятных табуретов, похвастаться было нечем. Нечеловеческим был в нем и запах. Самым же нечеловеческим, по мнению Лозе, была решетка от пола до самого потолка. При мысли о том, что решетка, которой обычно огораживают земельные участки, предназначена здесь для того, чтобы отделить так называемых честных людей от так называемых нечестных, его охватил жгучий стыд, вызвавший нестерпимый зуд в голове. Лозе понял, что должен попытаться уйти от этих мыслей, иначе ему грозит опасность сбиться с тона.

Другие посетители производили впечатление людей менее восприимчивых. Несколько человек, напевая или тихонько насвистывая, расхаживали по помещению, другие, собравшись группками, что-то обсуждали, а один, поставив табурет под лампочку, читал газету. Но вот снаружи забренчали ключи, распахнулась дверь, и один за другим вошли заключенные. У Лозе вспотели ладони, он плотно сжал губы и, набычившись, словно капризный ребенок, уставился на ржавый гвоздь, торчащий за решеткой из противоположной стены.

Помещение сразу наполнилось шумом и смехом, посетители и заключенные обступили решетку, и, тогда как первые вели себя с наигранной непринужденностью, что в самое сердце поразило Лозе, вторые пытались скрыть свое смущение под напускной веселостью.