Доди Смит - Я захватываю замок

Я пообещала взять эту обязанность на себя. Фонарь в переходе под аркой тоже не горел — и его прежде зажигал Стивен. Сколько он, оказывается, всего делал, а я даже не замечала! Почти каждый день обнаруживаю что-то новое.

— Давай приготовлю тебе какао, — предложила я.

— Не надо, — отказался отец. — Если только печенье… И подыщи-ка свечу, чтобы хватило часа на три. Хочу почитать.

Я насыпала ему целую тарелку печенья и дала новую свечу.

— Не перестаю удивляться нашему нынешнему богатству, — проронил он, поднимаясь в спальню.

Томас сидел за кухонным столом, с головой погрузившись в учебу. Когда шаги отца прошелестели в сторону «Виндзорского замка», я тихо окликнула брата:

— Томас! Давай выйдем, есть разговор. И захвати фонарь, прогуляемся по аллее, чтобы отец случайно не услышал нас через открытое окно.

Дошли мы до самого перехода через стену; там и сели, поставив фонарь между собой. Я выложила брату все как на духу, за исключением истинной причины, побудившей меня лезть в логово льва — то есть к отцу в караульню. Якобы поддалась внезапному порыву.

— Ну, каково на твой взгляд? — поинтересовалась я в конце.

— Чудовищно, — хмуро проговорил Томас. — Боюсь, он и вправду сходит с ума.

Я растерялась.

— Видимо, я неудачно пересказала нашу беседу. Наверное, слишком сократила. Все не так плохо. Его поведение стало подозрительным лишь в конце. И разговор о китах и мамонтах с самим собой показался немного странным.

— А перепады настроения тебя не насторожили? Сначала он тебя убить готов, потом вдруг искренне дружелюбен. Добавь еще его необъяснимый интерес к дурацким предметам… А как он подцепил рыбьи кости! Вот ей-богу… — Брат разразился хохотом.

— Прекрати, Томас! — одернула я его. — Это в восемнадцатом веке люди потешались над душевнобольными из Бедлама.

— Хм… Я бы тоже потешался, ей-богу! И ужасное может быть смешным. А вдруг… — Его тон стал серьезным. — … мы сейчас ничем не отличаемся от отца Гарри, издевающимся над «Борьбой Иакова»? Вдруг он и правда что-то скрывает? Хотя его списки мне не нравятся… Все равно, что школьные конспекты: вроде бы материала много, а на деле пшик.

— То есть, по-твоему, до книги у него руки не дойдут? — С минуту я молча смотрела на фонарь; в блеске огня мне виделось нервное и смущенное лицо отца. — Ох, Томас, если он не засядет за роман, тогда точно спятит. Он, конечно, сделал вид, будто пошутил, но… я уверена, я чувствую, это серьезно. У него, возможно, пограничное состояние. Между безумием и гениальностью один шаг… Как бы подтолкнуть его в нужную сторону!

— Смотрю, сегодня ты не слишком преуспела, — усмехнулся брат. — Только загнала его с книжкой в постель. Ладно, я возвращаюсь в дом. С приветом отец или нет, домашнее задание по алгебре никто не отменял.

— Ага, вот и возьми отца за искомую величину, — улыбнулась я. — Иди, я еще немного посижу, подумаю. Обойдешься без фонаря?

Ночь стояла ясная, окрестности заливал звездный свет.

— Обойдусь, — ответил он. — Только о чем тебе раздумывать? Не вижу смысла.

Раздумывать я и не собиралась. Меня интересовала запись беседы с Саймоном. Глава о психоанализе. Вдруг вычитаю что-нибудь полезное? Я выждала, пока Томас доберется до замка — нечего ему знать о моем тайнике! — и бросилась напрямую через луг к насыпи. От фонаря не отставало облако белых бабочек.

После теплой ветреной ночи неподвижная прохлада башни Вильмотт казалась такой странной! На лестнице я, как обычно, вспомнила о Саймоне и дне летнего солнцестояния; немного раскисла, но быстро взяла себя в руки.

«Вдруг это последняя возможность уберечь отца от смирительной рубашки?» — сурово сказала я себе. И в душе вновь забрезжил слабый огонек надежды. Если убедить отца взяться за новый великий роман, а Роуз — повременить со свадьбой, то… кто знает! Всякое может случиться.

Я взобралась вверх по разбитым ступеням и достала жестяную хлебницу (от «дипломата» пришлось отказаться из-за вездесущих муравьев). Разложив три дневника на старой железной кровати, я принялась листать страницы; света фонаря вполне хватало. Майская запись с разговором о психоанализе нашлась быстро.

Сначала шли слова Саймона о том, что он не верит, будто отец бросил писать из-за тюрьмы: проблема кроется глубже, хотя, вероятно, тюрьма все обострила. Психоаналитик непременно станет выспрашивать подробности о жизни в камере, то есть попытается морально вернуть отца в тюрьму. Наверное, может помочь повторное заключение. Однако, по мнению Саймона, это вряд ли сработает: без согласия отца здесь не обойтись, а если он согласится, то заключение по доброй воле уже не совсем заключение. По всему выходило, что сделать ничего нельзя…