Дукенбай Досжан - Шелковый путь

Обе стороны некоторое время хмуро молчали. Где-то вблизи под кустом полыни трезвонил жаворонок. Фыркали лошади, звякали стремена и удила. Рослый посол, выжидая, ковырял носком сапога землю. Габбас спросил у него:

— Скажите без утайки: откуда вам известно, что Ошакбай находится здесь?

— О том дала нам знать прелестная тангутка, — не дрогнув лицом, ответил Юсуф Канка.

На лице Иланчика Кадырхана появилось напряженное выражение, как у человека, силящегося вспомнить что-то очень важное.

Он тяжело задышал, на глаза навернулись гневные слезы. Правитель Отрара явно потерял самообладание. Топнув ногой, он закричал:

— Эй, каганов прихвостень, заруби себе на носу! От решения своего я не отказываюсь! Пусть твой трусливый султан победит батыра в честном бою, а не подстерегает его с целой сворой приспешников в степи, не закидывает петлю из-за угла! С моей стороны не будет спроса, если он одолеет батыра в честном поединке, на людях. И пусть ваш Бауршик оставит бабьи склоки!

Правитель при этом был похож на жарко тлевший под очагом саксаул; еще одно дуновение, и он готов был вспыхнуть ярким пламенем. Горе тогда было бы попавшемуся ему под руку!

Другой посол, Махмуд-коротыш, заерзал. Он поразительно походил на степного воробья, затаившегося в кустах. Махмуд был родом из Хорезма, по происхождению мусульманин, но впоследствии продался восточному кагану. Отличался этот человек удивительным коварством и хитростью. Разговаривая, он никогда не смотрел в глаза собеседника. И на этот раз поступил так же.

— Передаю слова всемогущего кагана. Чингисхан гневается на кичливого хорезмшаха, на всех его толстобрюхих, угодливых прислужников — беков. Они сплошь торгаши, братоубийцы и кровопийцы. Каган спешит на помощь, дабы открыть простому люду глаза на это и проучить презренных трусов, утопающих в роскоши и разврате. Вскоре начнет он свой поход. Да пребудут же военачальники страны Дешт-и-Кипчак, хан ханов Иланчик Кадырхан на стороне всемогущего кагана! Но о нашем сговоре пусть пока не знает Мухаммед-шах. В знак верности воле кагановой мы обнимемся грудь в грудь. Когда пробьет великий час и каган обрушит свои свирепые тумены на Хорезм, Иланчик Кадырхан со своим многочисленным войском примкнет к нему. «В благодарность за такую услугу я обещаю не тронуть его городов, породниться кровно, дать огромную казну». Так велел передать каган. Ну что ж… посторонних и подозрительных свидетелей среди нас нет. Дай, Иланчик Кадырхан, в подтверждение своей верности кагану слово чести, и ты получишь от нас в знак свидетельства и преданности золотую пластинку с изображением орла.

Снова долго молчали обе стороны. Наступило роковое мгновение, когда судьба огромного народа повисла на волоске, зависела от одного-единственного слова. Люди застыли, затаили дыхание, исподлобья следили друг за другом.

— Продаваться не стану! — отрубил Иланчик Кадырхан.

Коротышка Махмуд уставился на него маленькими змеиными глазками и язвительно хмыкнул. Посол насмехался и, видимо, злорадствовал. Он предвидел, что произойдет.

Последним из послов взял слово рыхлый, жирный, с благодушным лицом бухарец Алиходжа, Этот служил в свое время и хану, и шаху, двум-трем султанам и, наконец, успокоился, продавшись кагану Чингисхану.

— Ты, дорогой Иланчик Кадырхан, оказывается, упрям, как отрарский бык. И мой сын был такой же. Кончилось тем, что отломили ему рога, и теперь у него на уме одни бабы. Я пекусь о благе всех мусульман. В семьдесят второй суре Корана сказано: «Мусульмане, будьте в единстве, всех близких и далеких обратите в свою веру». Мы должны всегда помнить священное писание, помнить, что все мы мусульмане и неприлично нам рычать друг на друга, как озлобленным псам. Почему бы нам не обратить в свою веру Чингисхана? Мы бы обрели в таком случае множество единодушных братьев, могущественных единоверцев и исполнили бы свой долг перед аллахом, заслужив его милость. Давайте покончим с ссорами-раздорами и начнем все вместе — я имею в виду сидящих здесь — верно служить одному всесильному и всеблагому богу. Примкнем к Чингисхану, объединимся, породнимся с монголами, обратим их в свою веру. Да будет так!

Подстрекательская, лукавая речь Алиходжи вывела из терпения даже сдержанного провидца Габбаса.

— Уж больно легко торгуешь ты своей верой, если каждого встречного-поперечного желаешь обратить в мусульманство, — проворчал он. — Эдак не единоверцев ты обретешь, а баб-соперниц. Это только тебе, каганскому прихвостню, со страху помочившемуся в штаны, ничего не стоит стать веропродавцем!