Дукенбай Досжан - Шелковый путь

Старик поднялся, отряхнул полы чапана, вышел из лачуги. За ним с веслом в руке шел паромщик. Ночь была тихая, ярко светила луна. Можно было без боязни переправляться через реку. У крутого берега паромщик поддержал старика под локоть, помог спуститься по склону. Привычно отвязав лодку от прикола, он заглянул, нет ли в ней воды, закрепил уключины. Старик занес ногу и отшатнулся. Вода в лодке напугала его.

— Дно твоей лодки прохудилось, что ли, сынок?! Смотри, воды-то сколько!

Паромщик спокойно пояснил:

— Вода всегда просачивается, если лодка долго стоит на воде. Но это не опасно. Важно, чтобы не поднялась больше определенного уровня. А поднимется — вычерпаем. Вода на дне даже на пользу. И лодка не рассохнется, стоит устойчивей, не даст снести течению.

Паромщик не преминул похвалиться, что лодка его из прочного, легкого дерева. Вначале лодка покачивалась, вырывалась, точно норовистый конь, в сторону, никак не могла удалиться от берега.

— Сильное течение, — заметил паромщик, — прямо-таки отталкивает весла. — Греб он изо всех сил.

Доплыли до середины реки. Далеко по воде легла широкая лунная дорожка. Длинная острая тень тянулась от лодки. Провидцу представились кузнецы, кующие мечи. Раскаленный докрасна брусок плюется искрами на наковальне; молотобоец бьет по нему, пока он не обретает сизый отблеск; и вот продолговатое плоское железо опускают понемногу острием в воду. Лунный свет напоминал меч, вонзившийся в черную гладь реки.

Неожиданно лодка дернулась, резко развернулась. Старик едва не вывалился за борт. Паромщик налег на весла.

— Нарвались на воронку, — сказал он.

— Свернул бы немного в сторону, — подосадовал старик.

— Ну, что вы, отец?! Воронка ведь не течение. Сегодня она здесь, завтра на другом месте образуется. Откуда знаешь! Не будешь же с фонарем в руках воронки искать. Вода — она коварная…

Выбрались на гладь. Здесь река текла спокойно, и лодка стремительно заскользила по поверхности. До берега добрались благополучно. Вода в лодке не поднялась ни на палец. Ичиги провидца промокли, Видно, зачерпнул воды, когда закрутило лодку. Старик вылез, поблагодарил, благословил джигита. Пошарил было в карманах, но тут же отдернул руку, раздумал. Денег джигит все равно не взял бы, а обиделся бы непременно…

Прошло несколько дней после этого события. Ночная тишь нависла над крепостью Жаухар, стоявшей у излучины Инжу. Все вокруг погрузилось в сон, погасли огни, смолк дневной гул. Только изредка, нехотя лаяли псы. В середине крепости возвышался холм, а на холме стояла вышка — небольшая площадка на четырех высоченных столбах. Габбас поднялся по скрипучим ступенькам на вышку, где молодая жена подготовила уже для него удобное ложе — коврик, подстилка, подушка. Молочный свет луны щедро освещал вышку. Здесь старик предавался отдохновению и возвышенным мыслям, наблюдал за звездами на бездонном небосводе, вычислял их движение, заносил все на бумагу, писал, мечтал.

Воображение человека, пишущего при свете луны, обретает, говорят, крылья. Вдыхать полной грудью ночную прохладу, подолгу смотреть на звезды, таинственно перемигивающиеся над головой, радоваться необъятному миру и счастью его ощущения, записывать свои мысли под монотонный скрип пера — давнее и любимое занятие ученого старца. Имя его было известно в мире. Его трактат «Систематизация Евклидовых «Основ» обошел многие страны. Со всех сторон стекались к нему ученики и последователи. Иланчик Кадырхан не однажды приглашал мудреца в Отрар, но Габбас отказывался. Не хотелось ему расставаться с родным Жаухаром, тихим и уютным, скромным и спокойным. Здесь не было горластых глашатаев, гнусавых муэдзинов-азанчи, воинов-сарбазов, вздымающих копытами лошадей облака пыли, неугомонных хапуг-купцов. Все казалось ему, что вдохновение его разом покинет, если только уедет он из родного края… Да-а-а… Доходят слухи, что немало славных сынов страны Дешт-и-Кипчак собралось нынче во дворце Гумбез Сарай; поэт-сыгынактинец Хисамеддин, непревзойденный кюйши Кайраук, отпрыск прославленного языковеда-жаухарца Исмаил, летописец Анет-баба. Что ж… дай-то бог. Да прославится на века имя города Отрара! Да множатся достойные сыны священной земли Дешт-и-Кипчака! Эти думы приятно согревали душу старого астролога, наполняли сердце радостью и гордостью. Он довольно погладил бороду, свернул исписанный свиток, просунул в середину его перо, положил под подушку. Вытянувшись на подстилке, старик закрыл глаза и окунулся в пучину раздумий.