Дукенбай Досжан - Шелковый путь

На этот раз видит аксакал, что жирный дым повалил над крышей дома ветеринарного техника. Поспешно сунув в карман «Акушерство», фельдшер спускается с холма. Из этого дома вчера прибегала келин с просьбой: «Оу, ата, вы перерезали пуповину у моего малютки. Так он заболел у меня, орет и орет в ночь. Зашли бы, ата». Он зайдет, конечно, но знает ли молодка обычаи, как встречать и с чем провожать человека, который перевязывал пуповину у ее ребенка? А дым повалил — значит, в доме что-то затевается, может быть, это даже означает приглашение ему. Что ж, он зайдет, почему не зайти и не поесть вдоволь нежного мяса молодой кобылицы. Сейчас явится, скинет плащ, сядет около очага и прикажет: «Ну-ка, келин, неси своего баранчука!» Осмотрит перепуганного, орущего ребятенка, испытывая на душе умиление…

Приятные думы гонят Першал-аксакала вперед, и вдруг он сталкивается с Ягимусом, который едет на пыльном ишаке, сам весь пыльный. Соскочив на землю, он вежливо протягивает обе руки старшему.

— Что, парень, лучше стало? — спрашивает фельдшер.

— Сплю плохо… Голова болит… Ночью поясницу ломит, — уныло жалуется Ягимус.

— А ты лекарства принимай. Конину ешь, бульон крепкий пей.

С тем и уходит фельдшер, но останавливается и, обернувшись, кричит:

— Жениться тебе пора, баранчук.

Озадаченный Ягимус едет дальше и думает: «Этот аксакал горя не знает, а меня судьба бьет по голове». И печаль наваливается на него. «Ну кто я такой, — размышляет Ягимус. — Вот откину копыта, и никто ведь не всплакнет. Першал-аксакал скажет: отравился, мол, парень, спасти его нельзя было. Кумисбек фиксатый скажет: «Черт с ним, не будет теперь доводить меня…» Отец же Далабая пожалеет: «Не понимали мы доброты Ягимуса. Обижали его, доводили до слез». А сам Далабай? О, вот кто уж точно зарыдает, он ведь единственный друг у меня на свете».

Глядя на Ягимуса, я разгадал одну очень важную истину. В жизни печаль и горе так же нужны, как и радость. Если мир наполнится одними радостными да довольными, люди потеряют всякий смысл жизни, они скоро перестанут различать и саму радость. Счастье потому и дорого, что ты знаешь вкус горя и тоски.

Ягимус был живой болью всего нашего аула. При виде его я ощущаю тайную скорбь всех несчастных и обиженных. Он напоминает мне о человеческой несправедливости, и я начинаю понимать, как важны в нашей жизни людское внимание, милосердие и задушевность. Будь этого чуть-чуть побольше на земле — настал бы истинный рай…

Мой отец первым обратил внимание на слова фельдшера.

— Говорится ведь, что истину содержат не речи, а бред глупца, — сказал он. — Может быть, Першал-аксакал прав. А что, если женить Ягимуса?

— Пойдет ли кто за него? — вырвалось у матери.

У отца, как и у меня, было в душе такое же сомнение… Действительно, кто пойдет… Однако мой отец был упрям и раз задуманное всегда доводил до конца.

— На мне заклятие муллы, — сказал он. — Его душа, наверное, не знает теперь покоя… Будем искать невесту!

Сам принялся искать ее и нашел. Одного верблюжатника уговорил отдать дочь, которая вдовела после смерти мужа, разбившегося во время кокпара. Она вернулась в дом отца, у нее был ребенок.

Это была румяная молодка, пухлая и маленькая, ее джигиты прозвали Пончиком. Стоя у своего дома, она таращилась во все стороны, заговаривала с прохожими и то и дело принималась хохотать. Так и хотелось ткнуть в нее пальцем… Смех переполнял это развеселое создание, она смеялась и на ходу, и во сне, и за работой. Говорили, что, когда старики пришли сообщить ей о гибели мужа, бабенка прыснула, не разобравшись еще, в чем дело, и лишь потом, спохватившись, ударилась в рев.

— Бог даст все будет хорошо. Дом Ягимуса наполнится весельем и смехом, — говорил отец, довольный своим выбором.

Ему немало трудов стоило сосватать молодку. Долго уговаривал верблюжатника, отдал ему на калым нашу корову, подарил новый чапан. А Пончику было, похоже, все равно: замуж так замуж.

И вот осенью, после полевых работ, Ягимус женился.

Весело запылал его очаг, совсем было готовый погаснуть. Из покосившейся трубы повалил кудрявый дым. На окнах появились красные занавески, подопревшую от сырости постель молодайка вытащила во двор проветрить. И действительно, в доме с утра до вечера звучал звонкий смех. Першал-аксакал поздравил молодых на свадьбе, фиксатый Кумисбек спьяна не смог выбраться из-за стола и заночевал у них дома.

Теперь Ягимуса было не узнать! Словно расцвел парень. Даже серый ишачок его, раньше еле таскавший ноги, нынче вихрем носился по улице. Больше всех был рад всему этому мой отец.