Дукенбай Досжан - Шелковый путь

— Он всякую чушь мелет, а я — головой кивать?

— Откуда знаешь, чушь он мелет или дело говорит? У человека высшее образование, целой фермой управляет.

— Ну и что? А чего он мальчика нечестности учит? А-а-а… — отец махнул рукой и пошел кормить скакуна.

Устабай удивился про себя.

За ужином, прихлебывая из блюдца чай, подумал: «Видно, моему отцу немного добавочного ума тоже бы не помешало. В самом деле, почему он не живет так, как заведующий фермой. Почему не ходит в таком же дорогом костюме? Почему не носит галстук? Почему не говорит так же важно, уверенно? Почему не едет по аулу верхом и не учит всех, как жить? А вместо этого день-деньской кетменем размахивает, арыки ладит, посевы поливает. Да и дома не больно густо. Значит, и ему надо бы раздобыть еще немного ума. Пусть не задаром, а за деньги, за скотину…»

Тихо-тихо стало в доме. Только чашки позвякивали в руках матери. Вспотев от горячего крепкого чая, Устабай опять замечтался. Скорее бы стать взрослым. Окончить школу, поступить в институт. Набраться много-много ума. Потом вернуться в родной аул, делать полезное дело. Тогда бы он не нуждался в советах заросшего жиром Саймасая. Да и не позволил бы ему на каждом шагу учить людей жить.

Размечтавшись, Устабай не заметил, как свалился у дастархана и уснул. Не помнил он и того, как мать раздела его и отнесла на кровать.

И опять ему приснился сон.

Будто ходит он по базару. А базар кипит, словно гигантский водоворот. На все голоса надрываются торговцы. Взад-вперед шмыгают перекупщики, здесь и там толпятся зеваки. Сплошной гул плывет над базаром. Лавки прогибаются, скрипят под тяжестью товаров. А он, Устабай, зажав в кулак трехрублевку, мечется из конца в конец, ищет кого-то. Покрутился возле скототорговцев — нет. Обошел овощной ряд — нет. Заглянул в одну чайхану, в другую — нет. Наконец, встретился ему смуглый поджарый джигит в полосатом чапане, туго подпоясанном кушаком. Он сипло выкрикивал: «Ум продаю! Ум продаю!..» Устабай схватил его за полы чапана: «Агатай, мне продайте. Я сильно нуждаюсь в уме». Джигит остановился, выпучил на него глаза: «Тебе-то зачем? В твои годы и без лишнего ума прожить можно». — «Нет, агатай… Мне нужен такой ум, чтобы, не открывая книгу, все знать… чтобы с Гульбахрам поделиться… и еще, если останется, учительнице немножко дать. И вообще к чему так долго учиться? Я хочу сразу стать взрослым и умным». Поджарый изумленно вскинул брови, расхохотался в лицо и взял три рубля. Потом достал из внутреннего кармана леденцовых петушков на палочке: «На, держи. Только не потеряй. Ходи и посасывай. Понял?» — «Понял… А ум где?.. В петушке, что ли?:» — «Точно. Сообразил. Ходи и облизывай. Сразу поумнеешь».

И поджарый мигом исчез в толпе. Только пестрым чапаном мелькнул.

Посасывая леденец, счастливый Устабай ходит по базару. Люди, забыв про свои дела, смотрят на него, перешептываются, пальцами на него тычут: «Смотрите, смотрите. Взрослый мальчик, а, как малыш, конфетку сосет».

Устабай спешит в аул. Палящее солнце выжгло степь. Вокруг безлюдье. Вдали колышется голубое марево. Устабая мучит жажда. Он бежит, спешит, на ходу посасывает леденец. И петушок совсем худенький стал, прозрачный. Вот-вот поломается. Устабай, вздымая пухлую белесую пыль, добежал до школы, вошел в класс. Учительница сделала ему замечание: «Сосать конфету на уроке неприлично». Все повернулись к нему, смеются. Устабаю неловко, стыдно. Теперь девочки начнут его еще дразнить сладкоежкой.

И тут он проснулся. «Неужели этот чернявый в пестром халате обманул меня? — подумал он первым долгом. — Ведь если я действительно поумнел, то почему же, как какой-нибудь несмышленый малыш, хожу с леденцом в руке. Может, он ошибся? Вместо умной конфетки дал такую, от которой теряется последний ум. Иначе как можно объяснить мое неумное поведение?..»

Он вскочил с кровати, быстро оделся, помылся. Мать с отцом уже ушли на работу. Он выпил большую чашку айрана и, волоча сумку, вышел за порог. Солнце уже заметно поднялось над горизонтом. Со всех сторон взбирались дети на бугор, где одиноко стояла школа. На полдороге встретил Муталифа. Тот удрученно голову повесил.

— Было бы хорошо, если бы сегодня учительница заболела, — сказал он. — Не надо, конечно, чтобы сильно. Пусть будет легкий грипп. Или еще что-нибудь. А то, знаешь, я вчера весь день катался на велосипеде и ни одного урока не подготовил.

— Горе с твоим велосипедом.

— Беда! Как оседлаешь его — не слезешь. Сначала думал, сделаю два круга возле дома и сяду за уроки. А потом раззадорился и давай носиться по всем улочкам аула. А когда опомнился — уже вечер,