Уильям Сирз - Бог любит смех

Г Л А В А 12. СЭМ, ТЫ СЛИШКОМ УКОРОТИЛ ШТАНЫ

Всего за пять дней до выпускных экзаменов я продал еще одно стихотворение, но получил за него только доллар. Я продал его своей сестре Мэри. Я назвал его "Заплати мальчику деньги" и прочел ей однажды утром до того, как отец спустился к завтраку. Кто время проводит в забаве ночной, Лишь в первом часу заявляясь домой? Кто видит кого-то, крадущимся в дом В наряде знакомом таком голубом? И кто все расскажет папаше в момент, Когда за труды не получит процент? Мэри сказала, что это шантаж, но доллар я получил -- десять центов еженедельно на десять недель. Хуже было то, что мистер Майерс выгнал меня с чердака на два месяца раньше. Он заявил, что я снимал его, чтобы писать , но ничего не упоминал о бейсболе в помещении. Он вернул мне четверть платы и разорвал контракт. Я пошел в аптеку Грина и одним махом принял две содовых с шоколадом. Уоллес, брат Лу Моррей, приготовил их мне. "Когда ты отправишься в Голливуд снимать "И бар, и опилки, и пиво за никель"? -- спросил он. -- Ха!" Я решил потратить последний никель где-нибудь в другом месте. За три дня до выпуска я понял, что дела мои уже достаточно плохи, чтобы приступить к молитвам о костюме. Но мне не хотелось просто просить Бога дать мне новый костюм, ведь дед всегда говорил: "Это не молитва, это попрошайничество. Ты не должен крутиться с кружкой для пожертвования, упрашивая Бога, чтобы Он тебе ее наполнил. Ты сам должен что-то делать". Я решил, что буду молиться и буду усердно работать по дому. Может быть, Бог и пойдет на небольшую сделку со мной. Все, казалось, рухнуло, когда отец вызвал меня для личной беседы. Я не любил таких встреч, потому что неизвестно было, что отец приготовил мне -"разговор начистоту", или "как отец с сыном", или "как равный с равным", или "как мужчина с мужчиной" Но отец удивил меня: новости оказались хорошими. "Ты упорно работал по дому эту неделю, -- сказал он. -- Более того, ты всерьез пытаешься стать писателем. Ты изучаешь это, ты читаешь и ты пишешь. Твои дела в школе не блестящи, но ты стараешься". И затем он вручил мне свой лучший коричневый костюм. "Ты не такой большой, как я, -- сказал он, -- но ты достаточно большой, чтобы надель мой лучший костюм на выпускные экзамены". Я был почти такого же роста, как и отец, и, прищепив к брюкам подтяжки, я выглядел в них не так уж плохо. Я немножко болтался внутри пиджака, но, в конце концов, это был мой костюм. "Здорово, отец, -- сказал я. -- Спасибо". "Отнеси прямо сейчас к портному, чтобы вичистить и выгладить. Это мой лучший костюм, смотри, не посади на него ни пятнышка. И держись подальше от заборов. Через пять минут я был у портного и просил его почистить и отутюжить костюм. И не знаю, как вышло, но я сказал кое-что еще. Что-то на меня нашло. Словно ниоткуда возникло некое эхо и проговорило моим голосом: "И пока я здесь, сделайте поменьше. Сделайте поуже талию, ушейте пиджак и укоротите штаны и рукава". Еще не дойдя до дому, я опомнился и осознал, что натворил. Разум подсказывал мне бежать назад и отменить заказ. Но сердце говорило: "Бетти Миллер сразу поймет, что ты мельком шит, если твои штанины не будут волочиться по полу". Я рассказал Элле о злом духе, охватившем меня. Мы оба пришли к выводу, что лучше быть во власти "злого духа", чем отца, хотя на самом деле у меня имелись достаточно хорошие шансы оказаться во власти и того, и другого. Не стоит говорить о том, что я выпускался в отцовском костюме. Рядом с Бэтти Миллер я даже не обращал внимания на колкости Уоллеса Мюррея. "Эй, Сирс! Это костюм твоего старика?" "Так оно и есть, -- сказал я ему, -- но я уже подрос для него. Нет смысла носить детскую одежду, если ты мужчина". Бэтти Миллер посмотрела на меня такими большими глазами, что я мощно расправил плечи. Это было не очень заметно, но внутри я чувствовал именно так, и сказал: "Жаль, что скоро я вырасту и из этого". Судный день наступил на следующее воскресное утро в девять часов, когда я играл в "старого кота" с четырьмя парнями на пустыре и услышал еще один голос, который исходил, казалось, ниоткуда. Он был так громок, что я услышал бы его даже за Джуно-Парком. Он произнес: "Уильям!" Он стоял на нашем парадном крыльце в своем коричневом костюме. Ну, пожалуй, не совсем в нем. Элла потом говорила, что отец выглядел как монах Тук в пижаме Румпельстильтскина. "Ты звал меня, отец?" -- спросил я, шлепая вверх по ступенькам крыльца и надеясь, что это от жары так покраснело его лицо и вздулись жилы. "Ты ничего не замечаешь?" -- тихо прошептал он. "Ух ты! Твой костюм попал под дождь или еще где вымок?" Отец простер палец. Он указал на мою спальню. "Наверх", -- сказал он.