Уильям Сирз - Бог любит смех

Г Л А В А 10. ВЗЛЕТ К СЛАВЕ, ИЛИ БЕСТСЕЛЛЕР В ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ

Вскоре после этих событий мы переехали из Миннесоты в Милуоки, штат Висконсин. Отец получил работу по окраске стали в большой железнодорождной компании. От деда нас отделяло около пятисот миль.Мы были у него с неделю, прежде чем распрощаться. Мы оба притворялись, что никто никуда не уезжает. Дед разрешил мне прибирать в стойлах, чистить лошадей, править коляской и даже кататься без седла на старом толстом Принце. Когда же наступило время отправляться на железнодорожную станцию, дед заявил, что слишком занят, чтобы сопровождать нас, и я отправился в амбар - попрощаться. Мы просто сидели там на ящиках с овсом, не говоря ни слова. Принц ржал и лягал стойло. Я услышал, как, поторапливая меня, отец загудел в клаксон "форда-Т" дяди Уолтера. Вдруг я обнял деда сильно, по-медвежьи, как только мог. Он потерся о мои щеки своими бакенбардами и сказал. "Там, куда ты уезжаешь, сынок, большой город. Следи за собой. Там не так, как в деревне. Не забывай того, что я тебе говорил. Не будь домоседом, когда приедешь туда. Выходи и действуй. Где-нибудь в этом мире есть что-то удивительное, что ждет тебя. Смотри в оба. Не забывай своих молитв и не забывай своего деда". Дед снова сдавил меня в объятиях, а потом он положил что-то в мою ладонь и накрыл это моими пальцами. Я взглянул. Это была медаль за первое место, выигранное в двух заездах окружной ярмарки на Дакаре, великолепном гнедом. "Больше я не могу терять здесь время", - сказал он и, протиснувшись в стойло мимо головы Бьюти, принялся чистить ее скребницей. Я еще раз похлопал лошадей перед уходом, но дед больше ни разу не взглянул в мою сторону. Он разговаривал с Бьюти. "Тпру, девочка, тпру". Я сунул горсть овса в карман и, проходя мимо поилки, пару раз толкнул ручку насоса, добыв немного воды. Я слышал, как дед распевает во всю силу своего голоса:

"Ждет на небе пирог, когда выйдет твой срок.

Когда выйдет твой срок - ждет на небе пирог".

Центр Милуоки был залит огнями, и он все тянулся и тянулся, - казалось, без конца. В школьных классах дети носили форму одинакового цвета, а чтобы пройти город из конца в конец, требовался целый день. Дед был прав. В городе все было иначе. Здесь было столько нового и волнующего, что за год я забыл почти все, что он говорил мне. Я очень редко вспоминал о своем видении. Свою писательскую карьеру я начал как-то летом, еще до окончания начальной школы. Произошло это в одно субботнее утро в парикмахерском кресле. Я читал стихотворение в журнале, пока мистер Пинки стриг мне волосы. Мистер Пинки болтал с мужчиной, который брился в соседнем кресле. Они обсуждали "добрые старые времена". Слушаяих разговор, я понял, что могу написать гораздо лучшие стихи, чем те, что я читал. Я сказал себе: Уильям Сирс, записка, которую ты написал мисс Нельсон в июне прошлого года, предлагая сбежать из школы на двойной бейсбольный матч против Сент-Пола, была гораздо прекраснее - правда, из-за нее у тебя были неприятности, но в ней присутствовало чувство. Я начал воображать себя преуспевающим писателем. Возможно, я напишу книгу, которая повлияет на жизнь миллионов. Это даст мне возможность совершить путешествие вокруг света, чтобы рассказать людям о Боге. Бог, вероятно, одобрит это. И у меня будет больше времени, чтобы ходить в кино. Кроме того, если я буду иметь успех и много денег - большее число людей будет слушать меня и верить тому, что я говорю. Это было дело вполне стоящее. Я начал распускать перья в парикмахерском кресле. Я сказал мистеру Пинки с такой же небрежностью в голосе, какая звучала у мужчины по соседству: "Мистер Пинки, мне тоже яичным шампунем". "Для шампуня у тебя ничего не осталось, - сказал мне мистер Пинки, отряхивая мой новехонький "ежик". - А потом, если у тебя завелось больше полудоллара, значит, времена изменились". "Ладно, - огрызнулся я. - Я не спорю. Наведите мне блеск". "На твои босые ноги?" "Забудем это", - сказал я, бросив ему пятьдесят центов, и побрел по Висконсин-Авеню в направлении публичной библиотеки. Мне был виден верх отеля "Шредер". Пожалуй, пентхауз меня бы устроил. В ту ночь я на цыпочках прокрался на кухню, сделал себе шесть бутербродов с арахисовым маслом и вернулся в свою комнату с тремя отточеными карандашами и письменными принадлежностями матери. Было около трех часов, когда я закончил свой шедевр. Я написал его и поставил свое имя - Билли Сирс, но это звучало не слишком благородно. Тогда я подписался - Билл Сирс. Лучше, но не намного. Уильям Сирс. Все еще слабовато. Я выдал полный титул: Уильям Вернард Патрик Майкл Теренс Сирс III. Он получился почти таким же длинным, как само стихотворение. Я назвал стихи "Реминисценции в парикмахерской". Слово пришлось тридцать минут искать в словаре. Потом я выскользнул, чтобы отослать сихзотворение Капитану Билли в его журнал "Снаряд" в Роббинсдейл, штат Миннесота. Я повторял стихотворение про себя, пока ходил до ящика и обратно. "Реминисценции в парикмахерской". Уильям Вернард Патрик Майкл Теренс Сирс III: