Николай Самвелян - Крымская повесть

Но, предвидя, что донесение будет идти в столицу не один день, сверхстарательный Николай Андреевич, так звали ротмистра, в тот же день послал в департамент полиции еще и краткую телеграмму, где впервые упомянул об аресте П. П. Шмидта.

«Сего 15 ноября в 3 часа 20 минут начался артиллерийский бой десяти мятежных судов и засевших в казармах матросов с оставшимися верными судами эскадры, полевыми батареями и сухопутными войсками. В 5 час. 30 мин. бой окончен. Бунтовавшие суда сдались. Их предводитель отставной лейтенант Шмидт арестован. Утоплен мятежный пароход, поврежден миноносец, крейсер „Очаков“ горит. Мятежники окружены, потери неизвестны».

Оставим на совести Васильева разночтения: в одном случае он именует П. П. Шмидта отставным лейтенантом, в другом — капитаном второго ранга, пароход «Пушкин» почему-то назван мятежным. За нарочитым спокойствием тона шестипалого ротмистра растерянность и страх, чтобы не сказать — паника. Вспомните его прежние донесения: «мои люди не повинуются», «…я сам переодеваюсь и хожу в толпе…». Ведь в действительности ротмистр знал далеко не обо всем. И вовсе не все контролировал, как пытался это представить. Нет, не всех схватили, не всех «окружили».

Из-под носа у ротмистра ускользнул Марат, которого жандармы давно уже разыскивали — и в Севастополе, и в Симферополе, и в Херсоне.

Не догадывался, надо думать, Васильев и о существовании круглолицего солдатика, который, отлежавшись на вилле фабриканта устриц, в ночь с 15 на 16 ноября еще успел пробраться в морские казармы, где с двумя тысячами товарищей и вооруженных портовых рабочих до утра отстреливался от карателей, а затем со многими другими прорвался к порту и через Корабельную слободу в степи. Многие из них затем приняли участие в баррикадных боях в Москве, Екатеринославе, а позднее и в смелом налете на здание суда, откуда по решению Севастопольского комитета РСДРП были похищены и сожжены многие материалы следствия, которые помогли бы подготовить обвинение большой группе участников Севастопольского восстания.

Конечно же, энергичный ротмистр знал далеко не все. Например, он вряд ли осознавал, что восстание на флоте, бой, который приняли рабочие и солдаты у морских казарм, были частью восстания, задуманного как начало подлинной революции на юге России. И доблести восставшим было не занимать. Лишь отсутствие твердости и решительности в действиях Совета — сказались летние аресты большевиков-подпольщиков — позволили карателям сначала погасить стихийные волнения в сухопутных войсках, а затем расправиться с восставшим флотом и поддержавшими его рабочими.

Как ротмистру было уследить и за писателем Куприным, который спрятал под видом сезонных рабочих в имении композитора П. Бларамберга группу матросов с «Очакова», а затем помог им пробраться в Москву, на помощь восставшей Пресне?

Восставшим помогали многие — все, кому дороги были честь и достоинство России. И не так просто было погасить Севастопольский пожар.

Самым страшным было то, что Симонов молчал. Он ни разу не прервал Владимира, затем долго глядел за окно, на пустынную в это время года улицу.

— Уяснил, — сказал он наконец. — Хорошо, что из жалости не утаил от меня правду. Тела к берегу не прибило?

— Я был на пристани… Нет, никого не нашли. Но мой севастопольский знакомый обещал сообщить в случае чего…

— Человек он верный?

— Я бы сказал иначе: порядочный. — Владимир снова встретился взглядом с хозяином и испугался его глаз. Это были глаза человека смертельно раненного и знающего, что жить ему недолго.

— Вот и все… — сказал господин Симонов. — Ты ее любил?

— Любил, — ответил Владимир, не отводя взгляда. — Когда-нибудь напишу ее портрет.

— Зачем?

— Для себя.

— Для себя пиши. Мне не показывай. Нет человека. И незачем мне теперь глядеть на ее портрет. Скажи-ка мне вот что: какой корабль открыл огонь по катеру?

— Канонерская лодка «Терец».

— Кто ею командовал?

— Фамилии командира я не знаю.

— Эх ты! — стукнул по столу кулаком Симонов, а в его погасших было глазах мелькнул злой огонек. — Почему не узнал? Почему не убил его на следующий же день? Почему ты такой робкий? У кого смелость занимать будешь? У соседа? Почему эта жизнь не жизнь, а мучение? Почему все это? Почему проклятый Зауэр приехал сюда и строит здесь свои дурацкие пансионаты? Почему мы всего боимся и оглядываемся на собственную тень? Назови мне имя командира «Терца». Удавлю. Вот этой рукой. И не просто удавлю, а буду давить медленно, чтобы он чувствовал, как приходится тому, кто в море потопает… Отныне во всей Библии одну строку признаю: «Мне отмщение и аз воздам!» Нет, ты мне имя командира «Терца» обязательно узнай!