Николай Самвелян - Крымская повесть

Простояв у полка часа два, ничего не тронув и не переманив ни одного рядового, манифестанты ушли в город, обошли главные улицы и вернулись по домам. Впрочем, от казарм Белостокского полка большинство матросов разошлись по частным домам, по знакомым. Пока манифестанты стояли у казарм, находившийся в поле отряд — три батальона Белостокского полка, две роты Севастопольского крепостного пехотного батальона и пулеметная рота 13-й дивизии — был вполне отрезан от города, оставшегося без охраны войска. Командир полка сообщил мне, что комендант и начальник дивизии арестованы матросами. Около 4 часов командир полка предполагал отступить на Балаклаву и предложил мне ехать туда, чтобы через Балаклавскую почтово-телеграфную контору донести телеграммой командующему войсками о критическом положении города. В начале 5 часа мы узнали, что манифестанты отошли от казарм и полк с находившимися при нем частями перешел в свои казармы, причем решено было здесь сосредоточиться всем и отбиваться, так как получались упорные сведения, что на следующее утро матросы решили в союзе с брестцами и артиллеристами произвести вооруженное нападение на не покорившийся им полк. Ночь все офицеры наряда и я провели в полку, так как прошел слух, что всех офицеров перережут по квартирам, потому что только офицеры удерживают солдат от перехода на сторону матросов.

Едва в городе жители узнали, что матросы и портовые рабочие переманили на свою сторону Брестский полк, как они массами начали выезжать из города, и целых 5 дней вереницы экипажей везли обезумевших обывателей за город в ближайшие селения и города».

Далее шло описание митинга на Нагорной площади и признание в том, что он, ротмистр Васильев, ходит по городу переодетый то рабочим, то матросом, в парике и наклеенных усах, и все еще не рискует вернуться в собственную канцелярию, так как боится подвергнуться там аресту. Ни на войска, ни на флот положиться уже нельзя.

Началось все с того, что господин Симонов пришел к открытию собственного магазина и фотографии с опозданием, что было фактом невероятным. Обычно он появлялся задолго до наемных служащих, здоровался со сторожем и сам отпирал обе двери — выходящую на улицу и во двор. И вдруг в девять утра господина Симонова нет на тротуаре у входа в магазин. Сторож, ветеран Шипки, перевидавший на своем веку многое, растерялся. Уж не заболел ли хозяин? Не случилось ли пожара? И как быть — отпирать магазин или не отпирать? Ведь оба приказчика, фотограф явились вовремя и топтались у входа, недоумевая, что бы все это значило, почему на двери висит пугающе огромный, прямо-таки карикатурный замок? Собственно, хозяин никогда не ставил условием, чтобы магазин открывали обязательно в его присутствии. Но привычка сильнее закона. И потому сторож, перед тем как поднести ключ к замку, перекрестился и прошептал: «Спаси нас и помилуй!»

Работа началась, как обычно, что наводило на мысли о необязательности существования самого господина Симонова. Все совершалось по давно заведенному порядку. Приказчики отпускали гимназистам тетради и карандаши, фотограф усаживал у задника, изображавшего те же горы, что виднелись и за окном, двух барынек.

Наконец появился и сам господин Симонов. Был он хмур, как осеннее небо, и нервен, как еще невыезжанная скаковая лошадь. Зачем-то ударил тростью по стволу пальмы, росшей в кадке при входе в магазин, и, ни с кем не здороваясь, прошел мимо прилавка в свою каморку, громко именовавшуюся кабинетом.

— Не иначе как снова дочь напроказничала! — сказал фотограф. — И на этот раз серьезно. Да и ретушер исчез. Очень романтичная история!

А небритый господин Симонов сидел в своей каморке и что-то напевал густым сочным баритоном. В роду Симоновых все любили петь. Кто как умел и кто как мог. И лишь Людмила Александровна по-настоящему брала уроки музыки. Но и сам господин Симонов, хоть специально пению и не был учен, вполне мог потягаться со многими баритонами императорской сцены. Подкравшийся к двери в «кабинет» хозяина фотограф услышал характерное позвякивание горлышка бутылки о край стакана. Затем густой, бархатный баритон вполголоса запел:

Фотограф оборотился к сторожу и повертел пальцем у виска: мол, плохи дела с головой у хозяина. Опять звяканье стекла. И вдруг громовой голос сотряс стены и магазина и примыкающей к нему фотографии.