Чарльз Сноу - Наставники

- Правильно, - сказал Фрэнсис. - А Льюису просто нравятся человеческие слабости.

- Ничего подобного, - возразил я. - Мне нравятся люди, наделенные творческим воображением, и не нравятся самовлюбленные снобы.

- Иногда мне начинает казаться, - с холодной враждебностью сказал Фрэнсис, - что ты потерял представление о коренных человеческих достоинствах.

- Если уж на то пошло, - раздраженно воскликнул я, - то самодовольство в миллион раз противней самоистязания.

Нас охватила взаимная ожесточенность. Мы давно знали друг друга и понимали сейчас, что договориться не сумеем. Они почти не слушали моих доводов в защиту Джего, а я все злее нападал на Кроуфорда.

- А уж _она_ совершенно невыносима, - исчерпав все аргументы, сказала Кэтрин.

- Она несчастная и трогательная в своем несчастье женщина, - возразил я. - И добрая.

- Она кошмарная кривляка, согласись.

- Если б ты видела, с какой нежной терпимостью относится к ней Джего, то, возможно, поняла бы, почему я его поддерживаю.

- И она будет хозяйничать в Резиденции - об этом даже подумать страшно!

- Хозяйничать в Резиденции будет ректор, а не его жена.

- Если ректор женат, хозяйкой Резиденции неминуемо становится его жена, - заметил Фрэнсис.

Спор зашел в тупик, и мы умолкли. Между тем, пока мы спорили, сумерки сгустились, вечерняя заря погасла, и в темно-синем небе зажглись первые звезды.

Вот тут-то я и заговорил о Льюке - не в дружеской беседе, как мне хотелось бы, а просто чтобы прекратить наш бессмысленный спор.

- Некоторые выпады ваших союзников против жены Джего кажутся мне возмутительными и недопустимыми, - начал я. - Но сейчас мне хочется рассказать тебе о другом. У меня есть претензии посерьезней... надеюсь, что только к одному из вас. Ты знаешь, что Найтингейл пытался запугать Льюка?

- Каким образом?

Я объяснил.

- Это правда? Все именно так и было?

- Я передаю тебе то, что рассказал мне Льюк. Ты ему веришь?

- Верю, конечно. - Фрэнсис даже не пытался скрыть неприязнь ко мне ведь я своим рассказом поставил сто в очень неловкое положение. Но больше всего он разозлился, конечно, на Найтингейла.

- Ну, а если ты ему веришь, значит, все именно так и было, - сказал я.

- Да, гнусный тип, - буркнул Фрэнсис. Темнота мешала мне разглядеть его лицо, по я был уверен, что он покраснел от злости и на лбу у него явственно обозначилась вена. - Н-да, очень мерзко. Просто позорно. Этого ни в коем случае нельзя допускать, - немного успокоившись, сказал Фрэнсис. Потом спросил: - Надеюсь, ты-то понимаешь, что позиция Льюка и предвыборной борьбе не может повлиять на его будущность? К сожалению, мы вряд ли сможем предоставить ему постоянную должность - по крайней мере пока я работаю в колледже. Но к недостойным угрозам Найтингейла это не имеет ни малейшего отношения. Льюк серьезный ученый. И его обязательно надо удержать в Кембридже.

- Он очень милый мальчик, - сказала Кэтрин. Она была всего года на два старше Льюка, но говорила о нем, как умудренная опытом женщина о ребенке.

- Могу добавить, - сказал я, - что Найтингейл ничего не добился. Льюка, хоть он и молоденький, запугать не так-то легко. Но я решил, что ты обязательно должен об этом знать. Мне не нравится, что его шантажируют.

- Я прекращу это, - с мрачным достоинством сказал Фрэнсис. - Да, я прекращу это, - повторил он. Но со мной он разговаривал сейчас даже враждебней, чем раньше. Все его принципы, его честность, прямота и чувство справедливости требовали, чтобы он пообещал мне обуздать Найтингейла, и я был уверен, решительно уверен, что он выполнит свое обещание. Однако ему было очень неприятно, что я впутал его в эту историю. Я как бы заставил его взять на себя ответственность за недостойную выходку Найтингейла; разумеется, он рассердился бы на меня гораздо меньше, будь мы по-прежнему союзниками и приятелями, но мы теперь были врагами. - Вы, между прочим, тоже ведете себя не слишком-то щепетильно, - сказал он. - Да взять хотя бы тебя самого. Разве ты не говорил Найтингейлу, что откажешься от должности наставника, если он проголосует за Джего? А ведь ты прекрасно знаешь, что не видать ему этой должности, как своих ушей.

Вскоре я поблагодарил их за обед и ушел. Мы распрощались очень холодно. По пути домой, вдыхая пряные ароматы приветливой майской ночи, я вспомнил, как пять лет назад, в такую же теплую и тихую майскую ночь, Фрэнсис с Кэтрин и я с Шейлой танцевали на вечеринке по случаю окончания учебного года; мы оба были влюблены, по даже любовь не могла охладить нашей взаимной симпатии. И вот я только что распрощался с ними, словно мы были совершенно чужими друг другу людьми. Неужели всему виной эти проклятые выборы? Или разрыв был неизбежен, как неизбежно уходит в прошлое наша юность? Память о человеке, которого мы любили, не меркнет с годами. И память об истинном друге - тоже. Все чувства, кроме любви и дружбы, ослабевают и забываются под воздействием всесильного времени, обстоятельств жизни или личных неурядиц. Приятельство приходится оберегать заботливее, чем глубокую дружбу, - оно сохраняется только при обоюдной тактичности и душевной чуткости партнеров, и, если один из них, под тяжестью личных невзгод теряет эти качества, приятели неминуемо расходятся. Так не по своей ли собственной вине я так недружелюбно расстался сегодня с Кэтрин и Фрэнсисом?