Чарльз Сноу - Наставники

Нашу беседу прервал двойной, но неторопливый и спокойный стук в дверь.

- Дядюшка Артур собственной персоной, - объявил Рой, и мы приветливо улыбнулись входившему в гостиную Брауну. Но его ответная улыбка была вежливой, и только.

Он сел рядом с нами у камина, рассеянно посмотрел в огонь и озабоченно сказал:

- Я как раз думал повидаться с вами обоими. Мне передали, что вчера была названа моя кандидатура - без моего разрешения. Вы участвовали в этом?

Он был расстроен и возмущен. Я объяснил ему, какие мы с Роем взяли на себя обязательства.

- Меня по-настоящему обрадовала эта возможность, - сказал я. - Мне очень хочется, чтобы вы стали ректором. Это будет просто замечательно, если вы поселитесь в Резиденции.

Браун промолчал. Через несколько минут он сказал:

- Я знаю, что вы действовали из добрых побуждений.

- Доброта тут ни при чем, - возразил я. - Мы намеренно объявили, как мы к вам относимся.

- Я понимаю, у вас были добрые намерения.

- Кристлу представился случай заявить, что вы будете хорошим ректором, - проговорил Рой, - и он им воспользовался.

- Так он мне и сказал.

- И это правда.

- Он должен был сообразить, что я ни в коем случае не разрешу выдвигать сейчас мою кандидатуру, - проворчал Браун. - Я не хочу мешать Джего и вносить разлад в нашу партию, а, упомянув мое имя, Кристл только этого и добился. Мне очень жаль, что он так безответственно воспользовался моим именем. И я вынужден вам сказать, что, поддержав его, вы тоже поступили крайне безответственно.

- Мы сказали только то, что думали, - возразил я.

- Это-то мне понятно, - сказал Браун, стараясь сохранить свою всегдашнюю объективность. - Мне непонятно, как получилось, что вы, человек, безусловно, хладнокровный и проницательный, позволили вовлечь себя в эту безответственную авантюру. Уж вам-то должно быть ясно, что в нашем нынешнем и без того запутанном положении, да еще за три дня до выборов, нельзя противопоставлять своего союзника своему же кандидату даже если вы говорите при этом только то, что думаете. Вы подыграли нашим противникам - ни больше, ни меньше. А меня использовали как пешку в этой игре.

- Вы разговаривали с Кристлом?

- Разговаривал. Я сказал ему, что не хочу быть пешкой в чужой игре - и не буду.

Браун полностью утратил терпимость, доброту и способность логически мыслить - при мне такого не случалось с ним ни разу, даже когда он узнал об измене Пилброу. Вышло так, что по вине Кристла он нарушил свой собственный "кодекс порядочности". Ему было приятно ощущать свою тайную власть в колледже, он с удовольствием ею пользовался, однако я давно заметил, что он скрупулезно придерживается выработанных им самим правил поведения и очень дорожит своей репутацией - его нежелание давить на Льюка в начале предвыборной кампании послужило этому наглядным примером. Он опасался, что коллеги могут счесть его пешкой в чужой игре или интриганом, который решил воспользоваться нашими трудностями и с помощью своего друга тихой сапой пробраться в ректоры. А кроме всего прочего, он обладал глубочайшим чувством собственного достоинства и был убежден, что линию своего поведения может определять только он сам.

Ну и, наконец, он был чрезвычайно практичным человеком, а поэтому еще злее ополчился на Кристла: он твердо знал, что у него нет ни малейшей надежды пройти сейчас в ректоры и что Кристл выдвинул его кандидатуру только для очистки совести. Он ясно понимал, понимал лучше, чем кто-нибудь другой, что колебания и внутренние противоречия перерастают у Кристла в непреклонную решимость жить и мыслить самостоятельно, - вот что приводило Брауна в бешенство, вот почему он так гневно обвинял нас с Роем. Кристл вырвался из-под его влияния и впервые за двадцать лет начал действовать ему наперекор. А ведь лиха беда начало - Браун предвидел, чем это может кончиться, а когда Кристл пришел к нему со своим предложением, он понял, что окончательно проиграл.

Браун распрощался с нами очень холодно, сказав перед уходом, что письменно известит всех членов Совета о своем категорическом отказе баллотироваться в ректоры. Я подозревал, что с нами он разговаривал гораздо резче, чем с Кристлом: при нем он наверняка сдерживался, а на нас откровенно сорвал свою злость.

Когда он ушел, Рой глянул на меня и сказал:

- Похоже, что у Джего не осталось никаких надежд, старина.

- Ты прав.

- Надо что-то сделать. Если мы перетянем кого-нибудь в свой лагерь, все, может, и образуется.