Чарльз Сноу - Возвращения домой

Как-то вечером я поехал к ней. Такси дребезжало, мартовский воздух был прохладен. Как только я увидел ее улыбку, мне сразу стало легко. А потом я лежал в темноте и тишине, умиротворенный и безмятежный, - я был счастлив, как никогда. В ленивом полусне я стряхнул с себя страхи, в которых, где-то глубоко, она занимала место Шейлы. Сначала я, кажется, выбрал ее потому, что они были так непохожи; но в последнее время я иногда видел во сне Шейлу и знал, что это Маргарет. Не только во сне, но и наяву я обнаруживал сходство между ними. Иногда даже в лице Маргарет мне чудилось что-то напоминавшее Шейлу.

Теперь, чувствуя возле себя ее теплое тело, я не мог поверить, что меня мучили эти страхи.

В полкой тишине я вдруг услышал всхлипывание, потом еще. Я поднял руку и легко коснулся ее щеки; щека была мокрая от слез.

Все рухнуло. Я посмотрел на нее, но в этот вечер камин не горел, в комнате было темно, и я не мог разглядеть ее лица. Она тотчас же отвернулась.

- Ты ведь знаешь, мне ничего не стоит заплакать, - прошептала она.

Я старался утешить ее; она старалась утешить меня.

- Как жаль, - сердито сказала она и снова заплакала.

- Неважно, - машинально повторял я. - Неважно.

У меня не хватило любви и доброты понять, что для нее физическое наслаждение - насмешка, когда мы были так далеки друг от друга.

Я больше не разбирался в своих чувствах. Я испытывал только ощущение никчемности и нечто вроде презрения к себе. Гуляя с ней позже по парку, я не мог говорить.

26. ОТ ВЕЧЕРНЕЙ ДО УТРЕННЕЙ ЗАРИ

Когда в тот вечер и в последующие вечера мы гуляли в парке, холодный весенний воздух дразнил нас; мы часто надеялись, что все будет хорошо, что мы вновь обретем веру друг в друга.

Но как-то майским утром я услышал о смерти Роя Кэлверта. Он был моим закадычным другом, хотя отношения наши были совсем иного рода, нежели моя тесная дружба с Джорджем Пассантом, Чарльзом Марчем и братом. Я познакомился с Роем, когда был до безумия увлечен Шейлой; он, казавшийся мне счастливцем, отнесся ко мне с большим участием, чем другие, но и его жизнь была омрачена, омрачена болезнью, которая в конце концов его и сломила. Я пытался поддержать его; какую-то пользу я ему принес, но не надолго. Он умер, и я не мог отделаться от охватившей меня печали. Как закопченное стекло, стояла она между мной и окружавшими меня людьми.

За последние два года я редко его видел, потому что он стал летчиком и часто бывал в полетах; Маргарет знала о моей дружбе с ним, ему было известно о наших с нею отношениях, но им так и не довелось встретиться. Они скорей даже с неприязнью относились друг к другу. Рою вообще не нравились волевые женщины, а тем более если они к тому же обладали умом. Надумай я жениться вторично, он бы выбрал для меня женщину поглупее, более легкомысленную и более беспечную.

В свою очередь, Маргарет считала его бесхарактерным позером, пустым мечтателем; она совершенно не доверяла его суждениям, да и вообще ни в грош его не ставила. В глубине души она была уверена, что он поощряет во мне именно то, с чем она борется.

При известии о его смерти она, насколько я мог заметить в приступе горя, ничем не выразила своей неприязни к нему и хотела только утешить меня. Но я не мог даже оценить это. Я продолжал работать, как и в дни после смерти Шейлы, был вежлив и добросовестен, удачно выступал на совещаниях; но как только выходил из министерства, мне никого не хотелось видеть, даже ее. Я вспомнил предупреждение Элен и попытался было притворяться, но у меня ничего не получилось.

Она не преминула это заметить.

- Ты хочешь быть один? - спросила она. Отрицать было бес. полезно, хотя именно то, что я не пытался этого делать, больше всего ее обижало. - Я тебе совсем не нужна. Тебе действительно лучше побыть одному.

Я проводил вечера у себя, ничего не делал, даже не читал, - просто сидел в кресле. При Маргарет я часто молчал, чего никогда не случалось прежде. Я видел, что она смотрит на меня и, хватаясь за малейший повод, который я ей подавал, старается найти путь к моей душе, и с отчаянием думал - неужели все безнадежно разваливается, неужели нет никакого выхода?

Как-то душным летним вечером, когда небо еще не совсем потемнело, мы бесцельно бродили по улицам Бейсуотера, а затем очутились в Гайд-парке и присели на свободную скамью. Вся трава в ложбине, уходящей в сторону Бейсуотер-роуд, была усеяна обрывками газет, белевшими в сумерках рубашками и платьями лежавших на ней парочек. Тьма быстро сгущалась, было душно, как перед грозой. Мы сидели, не глядя друг на друга; оба мы были одиноки тем особым одиночеством, которое таит в себе виновность и обиду, неприязнь и даже какую-то угрюмую ненависть. Оно завладевает теми, кто познал предельную близость и чувствует, как она исчезает. И в этом одиночестве мы держались за руки, словно были не в силах вынести разлуку.