Чарльз Сноу - Возвращения домой

- Что ты имеешь в виду?

Она круто повернулась ко мне: глаза ее горели гневом.

- Мне сказали вчера вечером. Я услышала об этом впервые. Это правда?

Охваченный негодованием, я молчал. И наконец ответил:

- Да, правда.

Это знали очень немногие. Как и предположил мистер Найт во время разговора со мной в тот вечер, когда тело Шейлы еще лежало наверху, газеты почти не уделили внимания столь малозначительному событию. Я сам никому ничего не говорил.

- Как ты мог утаить это от меня? - воскликнула она.

- Я не хотел тебя тревожить...

- Что, по-твоему, представляют собой наши отношения? Неужели ты думаешь, что я не могла бы понять и простить все, что касается тебя? А когда ты пытаешься утаить нечто важное - вот этого я действительно не в силах ни понять, ни простить. Если ты хочешь жить так, будто живешь один, то этого мне не вынести. У меня такое ощущение, что я целый год попусту тратила время.

- Откуда ты узнала? - перебил я.

- Мы делали вид, что...

- Откуда ты узнала?

- Мне сказала Элен.

- Но она же не могла знать! - воскликнул я.

- Она была уверена, что и я знаю. Когда она поняла, что я не знаю, как, ты думаешь, мы обе себя чувствовали?

- Она не сказала, откуда ей стало это известно?

- Как ты мог допустить такое?

Мы оба кричали, не слушая друг друга.

- Она не сказала, откуда ей стало известно? - повторил я.

- Ей на днях рассказал Гилберт.

Горе сжигало ее, она задыхалась от гнева. И я испытывал такое же негодование, я сам был виноват в происходящем и все-таки чувствовал себя обиженным.

И вдруг тот гнев, та тупая ярость, которую я хотел обратить на нее, обратились против другого человека.

- Я этого так не оставлю, - выкрикнул я. Через ее голову я видел в зеркале отражение своего лица; оно побелело от гнева, а ее лицо потемнело. - Я его выгоню. Я его и рядом не потерплю.

- Он тебя любит...

- В следующий раз будет знать.

- До сих пор тебе нравилось, когда он сплетничал о других.

- О таких вещах не сплетничают.

- Теперь рассуждать уже поздно, - сказала она.

- Я его выгоню. Я его рядом не потерплю.

Я произнес это с таким ожесточением, что она вздрогнула и впервые отвела взгляд. Наступило молчание. Она отодвинулась, оперлась рукой о подоконник и вся как-то сникла. Я смотрел на нее и не видел; в моей душе боролись одновременно несколько чувств - возмущение, ненависть и смутное желание, потом их смело воспоминание о каком-то чудовище: у меня перед глазами стоял Гилберт Кук, вынюхивающий подробности о смерти Шейлы, роющийся в газетах, в полицейских донесениях. И тут мне припомнилась другая рана, и я негромко сказал:

- Еще один человек причинил мне большое зло.

- О чем ты говоришь?

Отрывисто и бессвязно я рассказал ей о Робинсоне.

- Бедная Шейла, - прошептала Маргарет. - Она очень страдала из-за этого? - И впервые за весь день голос ее смягчился.

- Мне так и не довелось узнать, - ответил я и добавил: - Может быть, и нет. Вероятнее всего, нет.

Маргарет смотрела на меня с участием, с каким-то испугом. В ее глазах были слезы. Еще мгновение, и мы бы очутились друг у друга в объятиях.

- Я не потерплю возле себя таких людей. Я отделаюсь от Гилберта Кука.

Маргарет продолжала смотреть на меня, но лицо ее стало суровым, словно она собиралась с силами, как и в первый наш вечер, когда мы оказались наедине, хотя сейчас ей стоило большого труда противопоставить свою волю моей.

- Ты и о Робинсоне ничего мне не рассказывал, и о том, что вы тогда пережили, - заявила она.

Я промолчал. Удивленная, вся в предчувствии опасности, она прошептала что-то нежное.

- Мы должны поговорить обо всем начистоту.

- Не думай об этом.

Помолчав, она сказала чуть хрипло:

- Это слишком легко. Я не могу так жить.

- Не думай об этом, говорю тебе.

- Не могу.

Обычно она выглядела моложе своих лет, сейчас - намного старше.

- Ты не должен выгонять Гилберта, - сказала она.

- Выгоню и ни на что не посмотрю.

- Это будет дурной и несправедливый поступок. Ты же справедливый человек?

- Но ведь тебе известна причина, - крикнул я.

- Это не причина. Ты обманываешь самого себя.

Во мне снова закипел гнев.

- Мне это начинает надоедать, - сказал я.

- Ты притворяешься, будто веришь, что Гилберт хотел тебе зла, хотя прекрасно понимаешь, что это неправда.

- О таких людях, как Гилберт, я знаю гораздо больше, чем когда-либо узнаешь ты. И о зле тоже.

- Он всегда был тебе предан в любом серьезном деле, - сказала она, упорно не сдаваясь. - У тебя нет ни малейшего предлога добиваться его перевода в другой отдел. Я этого не допущу.