Чарльз Сноу - Возвращения домой

Миссис Найт сидела на своей кровати и подробно рассказывала о симптомах болезни мужа, а мистер Найт, в халате, без пиджака и галстука, лежал на своей; глаза его были закрыты, углы умного капризного рта брюзгливо опущены; он лежал на спине, вытянув ноги, похожий на надгробное изваяние или на тихого шизофреника.

Миссис Найт рассказывала, что он с давних пор просыпается по ночам от сильного сердцебиения.

- Я, конечно, щупаю у него пульс, - говорила она с воодушевлением. Девяносто! Сто! А иногда и еще больше! Я решила, - она смотрела на меня живыми наивными глазами, - что должна вести дневник его самочувствия. Это могло бы помочь врачам...

Она показала мне большой блокнот, каждая его страница была поделена пополам и предполагалась для ежедневных записей; некоторые были заполнены ее крупным почерком:

"Л. проснулся как обычно: пульс 104. Через 20 минут снизился до 85..."

"Лучше. Мне удалось в течение суток сохранить его сердце в норме".

Все это показалось мне описанием физического состояния очень педантичного и мнительного человека; но сообщать мой вывод миссис Найт не имело смысла. После того как она со мной поздоровалась, она не сказала ни единого слова, которое не касалось бы здоровья ее мужа.

- Всегда одно и то же, - выкрикивала она, - и мы ничего не можем поделать! Всегда просыпается среди ночи, и сердце колотится вот так...

Сидя на кровати, она подняла толстые мускулистые руки ладонями вниз и стала бить по воздуху с быстротой сотен ударов в минуту. И впервые молчаливая фигура на соседней кровати приняла участие в происходящем: мистер Найт поднял руку - одну, а не обе - и, не открывая глаз, хлопал ладонью, имитируя частое биение сердца, но не так ритмично и быстро, как его жена.

- И я никак не могла заставить его тщательно обследоваться, - говорила она. - Конечно, он всегда боялся за свое кровяное давление и не давал врачам измерять его. Однажды я чуть было не убедила его согласиться, но не успел врач наложить манжет, как он крикнул: "Снимите! Снимите!.."

Мистер Найт не шелохнулся.

- Но вот однажды ночью, месяца три тому назад, - это было в сентябре, он как раз обдумывал благодарственную проповедь по случаю урожая, ночь была чудная, теплая, он еще выпил стакана два вина за обедом, вдруг я просыпаюсь и не слышу его дыхания, но чувствую, что он не спит. Обычно он всегда меня зовет, а тут я как будто шестым чувством угадала, - что-то случилось, раз он меня не зовет. И в это время он говорит, так спокойно, точно просит стакан воды: "Дорогая, мне кажется, я ухожу от тебя".

С соседней кровати послышался вздох.

- Я не говорил: "Мне кажется, я ухожу", - шепотом произнес мистер Найт. - Я сказал: "Дорогая, мне кажется, я умираю".

Спеша продолжить рассказ, миссис Найт, все еще благодушная и оживленная, приняла эту поправку; она рассказала о приходе врача, о его предположениях, надеждах и предостережениях о том, что делала она и как вел себя мистер Найт. Странно, но, несмотря на все преклонение перед мужем, она придерживалась фактов и точно описывала его поведение, явно далекое от стоицизма. А он, после единственного своего возражения, не спорил больше и не открывал глаз, пока наконец не произнес слабым, но решительным голосом:

- Милочка, я бы хотел немного поговорить с Льюисом.

- Только чтобы это тебя не утомило.

- Не утомит, если мы будем осторожны, - ответил мистер Найт с такой же озабоченностью.

- Может быть, это и ничего, - смилостивилась она. - На всякий случай я здесь, рядом.

Она дала мне все инструкции и удалилась в гостиную, но не скрылась из вида и оставила дверь отворенной, словно тюремщик, который присутствует при свидании. Мистер Найт с трудом поднял голову и лег повыше на подушке; глаза его были теперь открыты, и он смотрел в окно, но искоса бросал на меня свой Обычный - я его помнил - умный, злой и острый взгляд, в котором светилась какая-то тайная мысль.

Он по привычке начал издалека, но я это помнил и приготовился внимательно слушать, пока он своим обычным витиеватым путем доберется до основной мысли.

- До меня, Льюис, новости доходят теперь редко, да это и понятно, но все же мне довелось услышать, что вы процветаете. В жизни все, конечно, не прочно, и мы не должны требовать слишком многого, но, даже учитывая это, верно ли, что вы процветаете?

- Во многом верно.

- Рад за вас, очень рад.

Я подумал, что он, вероятно, говорит почти искренне; он всегда относился ко мне хорошо. Затем он продолжал осторожно:

- Во многом?