Йордан Радичков - Нежная спираль

Кто и когда обрабатывает этот сад, не могу вам сказать, хотя этот вопрос прочно засел в моем сознании и еще долго меня преследовал; и еще одно засело в моем сознании — часы в главном фойе отеля. В них было очень трудно ориентироваться, так как они одновременно показывали время в разных точках земного шара. Сам земной шар был распят, точно шкура неведомого животного, и разрезан не только гринвическим меридианом, но и другими, неизвестными мне меридианами, расположенными как на восток, так и на запад от гринвичского. Как регулируют эти часы, как вычисляют время, которое они показывают, я тоже не могу сказать, могу только заметить, что, на мой взгляд, это исключительно сложный и тонкий механизм.

Вот какие предметы занимали мое воображение, когда я входил в зал. Он был полон народу, и хотя люди продолжали рассаживаться по стульям или переходить с одного конца зала на другой, было очень тихо, потому что толстая ткань на полу поглощала звук шагов. Напротив публики сидели полукругом Артур Лундквист с супругой, кмет [1] Кмет — традиционное (ныне — неофициальное) болгарское наименование главы городского самоуправления. Софии, члены жюри, представитель шведского посольства и другие значительные лица, какие мы привыкли видеть в президиумах подобных церемоний. С одной стороны президиума были установлены микрофоны, а с противоположной стороны — рояль, за роялем сидела женщина, рядом стояла вторая женщина в белом платье, со скрипкой в руках. Женщины заиграли и таким образом открыли церемонию вручения господину Лундквисту большой литературной премии. Как только церемония началась, появились, словно из-под земли, фоторепортеры со вспышками, операторы телевидения и кинохроники, сопровождаемые ассистентами со свирепыми юпитерами. Они ослепили юпитерами президиум, потом повернули их, чтобы на некоторое время ослепить зал, а актеры тем временем начали читать перед микрофонами стихи господина Лундквиста и его супруги госпожи Вине, тоже поэтессы. Юпитеры погасли, но операторы и фоторепортеры продолжали держать свое оружие наизготове, как будто они укрылись в засаде и готовы были пустить его в ход, если в зале что-то изменится. Некоторое время ничего в зале не менялось. Климатическая установка отеля бесшумно подавала свежий воздух, было тихо, прохладно, в воздухе зала медленно падали и повисали в нем скандинавские строки.

Но вот что-то нарушило эту поэтическую атмосферу, где-то на потолке над нами послышался топоток, часть президиума подняла глаза вверх. Топоток прекратился, но вскоре снова послышался с той стороны, где стоял рояль. Часть присутствующих повернулась туда, из президиума тоже стали поглядывать в сторону рояля. Создавалось впечатление, будто кто-то влез в рояль и пробует пальцами струны.

Действительно, слышалась какая-то нестройная музыка, точнее, подобие музыки, но она исходила не из рояля, а из самой стены зала, как будто стена была полая, и в этом пустом пространстве кто-то невидимый настраивал невидимый инструмент. Вместе с настройкой невидимого инструмента слышался и топоток, и это стало мешать актерам должным образом доносить до слушателей скандинавскую поэзию с ее скромными децибелами. Кмет Софии незаметно подозвал некоего молодого человека, прошептал ему что-то на ухо, и молодой человек тут же вышел из зала, видимо, чтобы проверить, откуда идут эти мешающие церемонии шумы. Через некоторое время молодой человек вернулся и сказал что-то на ухо кмету. После этого господин Лундквист подошел к микрофону, поблагодарил за оказанную ему высокую честь и начал рассказывать о себе, вернее, представлять самого себя присутствующим.

Он начал рассказывать о себе, а в это время со стороны задней стены снова понеслись шумы. К настройке невидимых струн присоединились на этот раз ударные инструменты, да еще несколько раз прозвучала труба, которую будто кто-то сильно продувал. Вслед за этими шумами раздался топоток и все переместилось в соседнюю стену. На этот раз кмет не стал подзывать молодого человека и говорить ему что-то на ухо, а сам поднялся и энергичной походкой вышел из зала. Вскоре после этого все стихло, он вернулся и занял свое место в президиуме. Я сидел в первом ряду, наблюдал все это и слышал, как кто-то сказал протяжно и тихо: „Шшшшшшшшшш!“ Хотя с тех пор прошло несколько недель, а и сейчас, рассказывая эту историю и припоминая все по порядку, могу побиться об заклад, что шиканье исходило из самой стены. Я уловил шепот и шушуканье и на потолке, там кто-то словно бы двигался на цыпочках, стараясь не шуметь и ничего по дороге не свалить. Но сколько там ни старались, что-то металлическое упало, после чего наступила полная тишина.