Владислав Вишневский - Кирза и лира

А в общаге не то. Совсем не то. Там всё хорошо. Там — малинник… Но, не то. Совсем другое, что сейчас мне, например, мужчине, нужно. Там, если образно, легкое чириканье, если грубо, игра от борта в лузу. Много слез, много нервов, ненужных разговоров, страхов каких-то… Ревность ещё эта: туда не смотри, сюда не заходи…

Вначале бегал к Оле раз в неделю. Потом стал заскакивать уже два раза в неделю по два-три часа. Дембель же, как-никак. Потом, летом, уже часов с четырех дня, и до утра стал оставаться, по два-три раза в неделю. Привык уже к этому, не могу без моей Оленьки.

Мишка Кротов меня надежно подстраховывал на случай какой большой проверки. Я его посыльным назначил, на случай тревоги. Привел к Олиному дому, для доходчивости сначала кулак к его носу сунул, что б хорошо понял, что почём, потом показал её подъезд, квартиру, условный знак звонка установил. Всё путем, всё как положено, как в армии. Я Мишку, Оли не было дома, на работе была, накормил борщом, котлетами, чаем с конфетами угостил — накормил от пуза, и отправил служить: «Дуй, давай, молодой, труба зовет!» Рано ему расслабляться, молодой ещё. Мишка восхищенно цыкал сквозь зубы, крутил головой, цвёл, как майский пряник, шлёпая босыми ногами по комнатам, заглядывал по углам, поглаживал пузо, норовил задержаться, отдохнуть… маненько. «Ну, можно еще чайку, товарищ старший сержант, маненько, а? Полчашки, с сахаром, и с этим вот, с бубликом! Можно?» «Всё-всё, Мишка, хорош, наглец, лопнешь сейчас. Вали, давай, на службу. — Гнал его. Действительно, молодой, а такой нахальный уже. — Вали, а то на губу попадешь».

Кстати, с другой стороны Олиного дома, впритык к его длинной стороне, за толстым кирпичным забором на уровне первого этажа, располагается территория городской военной комендатуры, большая территория, с гауптвахтой. Та самая, которую нам, солдатам, всячески рекомендовано обходить стороной. С главной, центральной, улицы, она так же отгорожена высоким кирпичным забором с суровой табличкой перед входом: «Военная комендатура». И что там, внутри её, за забором, не видно. Видно только, что там что-то армейское сейчас происходит, жутко интересное, таинственное, для гражданских лиц запрещённое, военное. А что, не видно. А интересно. А сейчас, здесь, со второго этажа Олиной квартиры, очень хорошо видна почти вся её территория, мне, по крайней мере. Уж строевой-то плац и угол гауптвахты хорошо видно. Кстати, и ничего интересного там нет. Стоя у окна, в самоволке или в официальном увольнении, в трусах или без, приятно было сознавать свою недосягаемость и безнаказанность, сейчас вот.

Там, весь день по расчерченному желтой краской плацу туда-сюда, часами, топали небольшие, угрюмого вида группки солдат с разным цветом погон на плечах, все без ремней. В открытое окно Олиной квартиры, как и у нас, там, в полку, чётко доносятся, залетают слова разных привычных слуху команд: «А раз… а раз, а раз, два, три. Ногу в-выше… В-выше, я сказал. Ну! Бля!..» И тому подобное. Разные другие «армейские» слова, иногда чей-то короткий смех, постоянное шорканье метел, шлёпанье сапог, рев двигателей машин, звуки с грохотом открываемых и закрываемых железных ворот… — аж, вздрагиваешь ночью! Всё как и в части, как и не уходил в увольнение. Шумно въезжают и выезжают шустрые машины с мигалками: «ВАИ», «Комендатура», еще более нахально стрекочут своими двигателями мотоциклы «Уралы». Входят и проходят сменяющиеся или заступающие в наряд группы патрулей: солдаты в парадках и офицеры в портупеях, и с пистолетной кобурой.

Работа во дворе комендатуры не затихала и ночью, круглые сутки. Тут всё понятно: город большой, воинских частей много, вот и не затихает комендатура, почему-то-потому-то, на «радость» живущих рядом гражданских людей. И слышно всё им, и видно.

А что видно-то? Что слышно-то? Чего нашей армии скрывать-то, от народа, что? Нечего, граждане, скрывать там нашей армии, нечего. Хоть усмотритесь и услушайтесь. Всё равно ничего, что и нужно бы, может быть увидеть, не увидите. Хоть усмотритесь все, вот.

Армия… Армия, армия!..

— Ур-ра-а-а!.. — несется не затихая дикий рев по казарме.

— Ур-ра-а-а!.. — прыгают дембеля выше табуретов.

— Ур-ра-а!.. — вторят салаги, в одночасье ставшие стариками.

— Ур-ра!.. — неуверенно подхватывают молодые, автоматически перешедшие в ранг салаг.

«Пацаны, дембель! Ур-рааа!» «Наш дембель, пацаны!» «Прика-аз!..» «Приказ подписан!» «Домой, братцы!..» «Домо-ой!..»