Владислав Ляхницкий - Золотая пучина

— А ты как?

— Я их на память знаю. Да и ты раза два прочтешь и на всю жизнь запомнишь от слова до слова.

Тут наши областники, профессора разные, агитируют за автономию Сибири, да особое Сибирское государство. Может, и ты где такие речи в деревне услышишь, так знай, как об этом Ленин думает. На днях со съезда товарищ приехал. Ленин особо с ним говорил и так наказывал: большевики встретятся с бешеным сопротивлением меньшевиков и эсеров. Меньшевики и эсеры будут пытаться воздействовать на крестьянство, и особенно Западной Сибири, — понимаешь ты, западной, — чтоб лишить пролетариат Питера и Москвы и революционные части войск сибирского хлеба и прочего продовольствия.

В этих словах Ленина для тебя, Вавила, прямая за-дача — не только готовить революцию в деревне, но и сделать так, чтобы меньшевики и эсеры не нагадили нам, когда мы эту революцию сделаем. Сибири в революции отводится особая роль. Понял? Чего опять головой киваешь. Ты, как большевик, все это пойми и определи отсюда, какая наша с тобой обязанность.

Зелёными лакированными тарелками прикрыли каменистую осыпь листья бадана. Хрустят под ногой, будто по снегу идёшь. Нет в тайге другого такого растения, чтоб было так зелено, так глянцевито, и вместе с тем так меняло свой вид с погодой. Выглянет солнце, и бадан на горе, как умытый росой луг, засияет. Тучи на небе — темнеет бадан.

У подножья горы, на берегу реки Олджерас стоит небольшая землянка. До Богомдарованного отсюда вёрст тридцать таёжного бездорожья. В хорошую погоду можно за день дойти. В дождь, когда разольются ключи и речушки, а тропы раскиснут, от Богомдарованного до землянки три дня пути. Приходится пробираться гольцами, кругом, или строить переходы через каждый ключ. А в ненастье ключи через каждые двести-триста шагов.

На поляну опускался вечер. В кустах, в укрытии горел неяркий костёр.

— …Эта первая революция, наверное, не будет последней… — читал Вавила. — Единственная гарантия свободы и разрушения царизма до конца — есть вооружение пролетариата, укрепление, расширение, развитие роли, значения, силы Советов рабочих…

— Это кто же писал-то, Вавила? — перебил Егор, подсаживаясь поближе.

— Ленин!

— Ленин? Не слыхал про такого, но, видать, дельный мужик, косит под самый корень. Он не кержак?

— Табак не курит, — улыбнулся Вавила.

— Во-во. — Егор горд своей догадливостью. — Где же табашнику такое придумать.

— Да ты же сам трубку потягиваешь.

— Про то и говорю. Мне бы такое ни в жисть не придумать. Ну, сказывай дальше.

— Рабочие, вы проявили чудеса пролетарского, народного героизма в гражданской войне против царизма, — продолжал читать Вавила. — Вы должны проявить чудеса пролетарской и общенародной организации, чтобы подготовить свою победу во втором этапе революции…

— Это што ж выходит, ещё одну революцию надо делать? — опять перебил Егор. — А правильно он говорит. Правильно. Иначе нам домой не вернуться, — и к Вавиле: — Ты читай газету, пошто замолчал?

— Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата — ко второму этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоёв крестьянства.

— Во-во, беднейшим. А когда же это Ленин в Рогачёво-то наведывался? Не был? Дык откуда ж он знает, што Кузьму и Устина в комитет избрали?

Иван Иванович задумался.

— Ленин призывает: «Никакой поддержки Временному правительству». Вавила, он не слишком упрощает вопрос? Может быть третий путь.

— Какой? Вы искали этот третий путь всю вашу жизнь. И то царь, то Ваницкий сажали вас в собачий ящик. Да не вас одного. Вы и товарищей с собой волокли. Так вы с нами или против? Друг вы нам или враг?

— Обалдел! Неужели старый учитель когда-нибудь делал тебе плохое?

Вавила показал на своё плечо.

— Не вы в меня стреляли, но из-за вас, из-за вашего упрямства я получил эту пулю. Итак, решайте — с нами вы или против?

Егор схватил Ивана Ивановича за локоть, сжал.

— Неужто пойдёшь супротив нас?

Иван Иванович ничего не ответил.

Стемнело. Неслышными тенями заметались над костром летучие мыши. Они возникали внезапно, словно рождались самой темнотой, и так же неслышно взмывали ввысь, в ночное небо.

Красные отсветы костра метались по худому лицу Егора.

— Слышь, робята, я так понимаю, подмогнуть бы Ленину надо, — убеждённо сказал он.