Евгений Марысаев - Рыжий черт

К лету нашу партию перебросят на Курильские острова. Жорка, узнав такую новость, от радости места себе не находит.

— Каюсь: именно на Курилы я летом от вас сбежать хотел, — признался он мне. — А теперь и сбегать незачем!

Я тоже радуюсь, словно мальчишка. На четвертый десяток перевалило, но тянет, влечет дорога, как и в семнадцать лет... Да здравствует дорога!

...Мы работали в ночную смену. На копре с ролика соскочил стальной трос. Надо было лезть на вершину громадного треножья и ломиком поправить трос. Такое случалось довольно часто. Обычно Жорка проворно и не без удовольствия забирался на высоту и ловко проделывал эту работу. Сейчас, к весне, ветер сдул снег с деревянной лестницы, на перекладинах виднелся голый лед, и поправить трос решил я. Но едва запалил факел, смоченный в солярке, и ступил на первую скользкую перекладину, Жорка грубо стащил меня на землю. Взял из моих рук факел, ломик и сурово сказал:

— Это обязанность младшего рабочего. Забыл?

— Только осторожнее: наледь, — предупредил я.

Факел в Жоркиной руке пополз наверх. Огонь рвался на ветру, голубыми гудящими брызгами летел в разные стороны, освещая в ночи то кусок лестницы, то замасленную ушанку. Наконец Жорка возле ролика, на высоте трехэтажного дома. Вытащил из-за пояса ломик и стал орудовать им. Я потянул трос — он мягко заскользил по ролику.

— Порядок, малыш! Слезай.

Вместо ответа Жорка забрался на маленький шаткий помост, укрепленный на самой вершине. Балансируя, поднялся во весь рост. Потом отбил чечетку. Огненным факелом он размахивал из стороны в сторону, удерживая равновесие.

Я и Федорыч молчали, затаив дыхание: одернешь — он откровеннее будет показывать свою удаль.

Сначала от тяжести с треском разлетелся на отдельные доски шаткий помост. Потом вниз упал горящий факел. Он врезался в сугроб, погас и зашипел.

На светящемся от звезд небе я разглядел Жоркин силуэт: он висел, ухватившись руками за обледенелый металлический кронштейн.

— Держись, малыш! — закричал я и быстро начал подниматься на помощь.

Успел добраться лишь до середины копра — Жорка сорвался вниз. Он упал на пологую крышу тепляка, вскочил было в горячке на ноги и вновь повалился.

Некоторое время он лежал без сознания. Я похлопал его по лицу. Он очнулся и громко закричал. Потом опять впал в забытье. Изо рта на снег хлынула кровь.

— Понесем?.. — дрожащим голосом предложил Федорыч.

— Что?.. Нет, нет, нести его нельзя. Побегу за оленями.

Я готов был разреветься, почти физически ощущая страдания Жорки.

До нашего барака от буровой считалось три километра, и я бежал эти километры из последних сил. На ходу скинул телогрейку и швырнул ее в сугроб. Потом на снег полетела ушанка.

Узнав о несчастье, всполошилась вся партия. Константин Сергеевич связался по рации с большим поселком, лежащим ниже по Вилюю в тридцати километрах. Когда я запряг пару крепких самцов в нарту и забежал в горницу за медвежьей шкурой, чтобы Жорке было мягче лежать, в приемнике запищала морзянка: «Вас поняли. Ждите санитарный вертолет».

Я сел на нарту и погнал оленей.

Жорка кричал. Я и Федорыч осторожно перенесли его с крыши тепляка на нарту и тронули оленей. Они пошли шагом, чуя, что у людей стряслась беда.

— Как же это, как же это?.. — без конца повторял Федорыч.

Когда мы были на середине пути, впереди показались яркие огни. Их было семнадцать. Это навстречу нам спешило все население партии и каждый держал в руке тряпочный факел, смоченный в солярке. Факельное шествие молча расчленилось, уступая нам дорогу. И так же молча сомкнулось, двинулось за нартой. Люди далеко тянули руки с факелами, освещая путь оленям.

Чтобы не тревожить лишний раз Жорку, мы распрягли нарту и втащили ее в горницу вместе с Жоркой.

Через несколько минут он открыл глаза, морщась, оглядел нас и с хрипотой выдавил:

— Только бы не калекой… Уж лучше...

Я не отрываясь глядел на осунувшееся, побелевшее лицо. Частые веснушки проступили яснее, четче, и выбившийся из-под ушанки чуб полыхал кровью.

Кто-то открыл дверь, сказал:

— Вертолет показался. Надо бы сигнал дать, проскочит еще.

Зажглись девятнадцать факелов. Я выплеснул два ведра солярки на снег и запалил — огонь вспыхнул сплошной длинной стеною, заметался на ветру.

Вертолет летел низко, над самыми сопками. В землю упирался мощный столб света от прожектора. Если бы не рокот мотора, этот яркий толстый столб, движущийся по тайге, можно было бы принять за привидение.