Линн Бэнкс - Доверие

Большинство истин постигается постепенно, через множество мелких уроков. Но в этот мокрый, тесно сблизивший нас и освободительный миг я мгновенно уразумела истинный смысл любви — вернее, одну из таких истин, потому что их много и ни одна не абсолютна, за исключением того человека, для которого она реальна. Состоит он вот в чем: что до тех пор, пока в ком-то не усомнишься по-настоящему, в него не сможешь по-настоящему и до конца поверить.

— Дон, — прошептала я ему на ухо голосом, вместившим все только что пережитые страхи.

— Глупышка, — нежно шепнул он в ответ. — Ты же знаешь, я могу вести «Матильду» даже во время землетрясения… Спи. — Он вытер мне лицо дальним концом простыни, перевернул на сухую сторону подушку, уютно подоткнул со всех сторон одеяло. Руки мои все тянулись прикоснуться к нему, а он упорно запихивал их назад, в тепло. — Закрывай глаза, — приказал он. Когда я их закрыла, я сразу же погрузилась в черноту бесконечного изнеможения. Я заснула посреди его поцелуя.

На следующее утро солнце ярко сияло на безоблачном небе. Озеро напоминало лист прозрачного стекла, и каждая сосновая иголочка сверкала чистотой, словно нитка зе леного шелка. От потрепанной ненастьем земли поднимался одуряющий запах свежести.

Мы сидели втроем на затянутой проволокой веранде и пили утренний кофе, смотрели, как блаженствуют на поленнице, от которой идет пар, наши почти что ручные бурундуки и смеялись над ужасами оставшейся позади ночи. Мама, как видно, дав волю фантазии, тоже не спала, пока не приехал Дон. А сама его поездка, несмотря на показную небрежность Дона отнюдь не казалась приятной прогулкой.

— Когда ты выезжал из Саскатуна, уже шел дождь? — спросила я, и когда он ответил, что шел, прямо несусветный, у меня вырвалось: — Тогда зачем ты приехал? Никакой надобности не было. Это слишком опасно.

Он только фыркнул в ответ, повторив, что «Матильда», если понадобится, выдержит и ярость Атлантического океана, — И потом, — добавил он немного погодя, — в этот уик-энд я должен был приехать.

Не успела я спросить, почему, как мама спросила, не хотим ли мы пройтись в лавку за продуктами. Вопрос был риторический; мы сидели, держась за руки и устремив друг на друга глаза, и, как могла заметить мама, нам было все равно, чем заниматься, лишь бы вместе. Она пошла в комнату за деньгами и списком предстоящих покупок. После ее ухода я заметила под глазами у Дона черные круги, и выражение у него было трезвое и взрослое. Он начал было что-то рассказывать, но не докончил, а, перегнувшись над столом с кофейными чашками, поцеловал меня. Солнце блаженным теплом разливалось по моим закрытым векам и нашим сомкнутым рукам.

Мама окликнула меня. В ее голосе послышалась какая-то странная нота.

Я отправилась в дом. Не привыкшими к его полумраку глазами я не могла разглядеть ее выражения. Она держала коробку с деньгами.

— Смотри, — сказала она, протягивая ее мне.

Поверх нескольких однодолларовых бумажек и мелочи в коробке лежала купюра в пять долларов.

— Она вернулась! — воскликнула я. — Вот чудно! Когда, по-твоему, это могло случиться?

— Ночью ее тут не было, — произнесла она так, словно у нее пересохло в горле.

Я рассмеялась над ней.

— Какие глупости, — заявила я. — Должно быть, она тут так и лежала. Со вчерашнего вечера в доме никого не было, кроме нас и Дона. Готова поручиться, что она так и лежала тут все это время. — Мама не отвечала, и я сказала: — Ну, живей, давай свой список, и мы пойдем, пока не настала самая жара.

Она молча протянула мне список, потом взяла пяти долларовую бумажку, с минуту подержала, точно сомневаясь, давать ее мне или нет; сгорая от нетерпения скорей вернуться к Дону я почти выхватила ее у мамы, поцеловала ее и помчалась на залитую солнцем веранду.

Дон сидел ко мне спиной. Он немного сгорбился и сосредоточенно уставился в пустую кофейную чашку. Пока я стояла и смотрела, чувствуя, как солнечное тепло, словно благословение, разливается по моей коже, я подумала: любить прекрасно, но это еще не все. Доверие — вот в чем находит завершение любовь, что делает ее совершенной. Я подумала о своей детской игре в вопросы и ответы, и снисходительно посмотрела на себя, какой я была вчера. Теперь я знала ответы на все вопросы. Я легко поцеловала его гладкую, черную голову.

Ну, — сказала я. — У меня есть пять долларов. Пойдем и купим весь мир.

Lynne Reid Banks, 1977

Из сборника «Что-то настоящее» (Семь рассказов о любви).