Онелио Кардосо - Онелио Хорхе Кардосо - Избранные рассказы

К своему удовольствию, он увидел непонимающий взгляд пассажира.

— Я рассказываю о том, что для меня очень важно. Ведь интересно было бы посмотреть, насколько выросло дерево. Это лавр. Наверняка его ветви с одной стороны затеняют улицу, а с другой — нависают над входом в дом. Представляете?

Теперь он был доволен, что тот молчит и с удивлением смотрит на него. Как ему хотелось высказать все вслух.

— Подумайте только, какую пищу эдакое может дать человеку, который хотел бы стать поэтом! Когда я приеду и окажусь перед деревом, мне почудится, что я обрел огромное богатство.

— Богатство? — оживился воображаемый собеседник.

— Конечно, духовное богатство.

И точно так же, как тогда, когда, не покидая своего места, он уселся напротив пассажира с крепкими зубами и заговорил с ним, теперь заставил его задать нужный вопрос.

— Вы говорите о дереве, которому сейчас лет двадцать?

— Совершенно верно.

— Постойте, постойте… — Пассажир произвел в уме какие-то подсчеты, потом поднял голову и сказал: — Ведь если бы это был не лавр, а кедр, у вас в кармане сейчас оказалось бы около трехсот песо, потому что фут такой древесины стоит теперь два сорок.

Внезапно в вагоне раздался громкий смех. Смеялись не так, как раньше, но в той же стороне. Смеялся пассажир, ехавший один, он ужасно смутился, заметив, что привлек к себе всеобщее внимание.

Наш герой снова стал смотреть в окно. Мелькали маленькие платформы, станционные домики, девушки с цветами в руках — завистливо смотрели они вслед поезду. Пробегали мосты, реки, бесконечные плантации сахарного тростника. Но все это время человек думал только о конце путешествия.

Вероятно, коллеги по обществу ждут его на станции. Как приятно поговорить с такими людьми. Талантливые, умные, способные делать выводы. Одним словом, люди его круга. Нельзя сплоховать перед ними, а главное, надо всегда иметь наготове какой-нибудь рассказ.

Случилось так, как он и думал. На станции его встречала специально выделенная группа. Некоторые с откровенным восхищением смотрели на него, другие сдержанно ожидали, когда он выразит им свое восхищение.

Как бы то ни было, все отправились туда, куда устремилась вышедшая из поезда толпа, — в кафетерий, где стояли старинные мраморные круглые столики. Вот там-то наконец и представилась ему возможность кое-что рассказать.

— Вы знаете, сейчас в дороге… Глупая привычка — открывать сердце каждому встречному… В общем, ехал один коммивояжер, с таким приятным лицом… Конечно, чтобы понять, что за человек перед вами, надо знать, каков он изнутри, а не снаружи… Ну и вот, я рассказал ему, как много лет назад, еще ребенком, посадил по желанию матери дерево. И хотя больше я никогда в жизни его не видел, воспоминание об этом остается одним из самых приятных… Коммивояжер все слушал и слушал, а я сказал еще, что с радостью еду в город, где надеюсь снова встретиться со своим дорогим уже подросшим другом… Вы не можете себе представить, какая мысль пришла в голову этому прожженному коммерсанту! — воскликнул он, оглядывая всех. — Он что-то подсчитал в уме и заявил: «Было бы это красное дерево, стали бы вы богачом, ведь фут красного дерева сейчас: стоит пять песо».

Раздался одобрительный смех, и, воодушевленный, рассказчик гордо поднял голову. Но вдруг замер и почувствовал, будто его привязали к стулу, — он увидел, как коммивояжер, тот, с рассеченной бровью и крепкими зубами, вместе с остальными весело смеется над этой историей.

1965.

Бывают же нелюбопытные люди! Все на свете прозевают, даже под носом у себя ничего не видят.

Это я к тому, что вспомнил одного такого субчика. Ехал как-то с ним в поезде от Маяхигуа до самого Кайбариена. Вы северную дорогу представляете? Знаете, какие там поезда — ну, прямо игрушечные. Таких маленьких вагончиков, наверное, нигде больше в мире нет, да и колея под стать — уже не бывает. Паровозик пыхтит, надрывается, весь в клочьях дыма, как в пене, а то вдруг засвистит — тоненько так, пронзительно.

Тут, что называется, только успевай смотреть, но попутчик мой на все ноль внимания.

Между прочим, он много потерял. Ведь одно дело смотреть в окно у себя дома и совсем другое — в вагоне поезда. Дома-то сколько ни гляди в окошко, ничего там не изменится, все то же перед глазами так примелькается, поневоле перестаешь замечать

У вагонного же окна ты сидишь как в кино и вез время видишь что-нибудь новенькое, чего к не ожидаешь вовсе.