Онелио Кардосо - Онелио Хорхе Кардосо - Избранные рассказы

Похоже, он мне приказывает. Но глазам-то не прикажешь, и я стал смотреть поверх воды, разглядывая мангровый листок, плававший неподалеку за бортом.

— Скачет! Скачет!

Он произнес это чуть ли не с остервенением и схватил меня за руку так, что ногти впились в кожу. Однако я упрямо продолжал разглядывать мангровый листок. Вот только уши — они ничем не были заняты, мне некуда было девать мой слух, а Пятый, содрогнувшись весь с головы до ног, почти закричал:

— Да вот же он, смотрите!

Глаза мои невольно переметнулись с мангрового листка на лицо кричавшего. Я не желал видеть фантасмагорий ни того, ни этого света. Я скорей дал бы убить себя, чем подчинился окрику сумасшедшего. Но Пятый внезапно забыл про меня. Он отпустил мою руку, глаза его распахнулись, и я, против собственной воли, увидел в его расширившихся зрачках, устремленных на морское дно, крохотное отражение коня, красного, как кораллы, — пламенея весь от ушей до кончиков волос в разметавшемся хвосте, конь пронесся и растаял там, в глубине этих глаз.

С тех пор прошло уже довольно много времени. Я и теперь иногда отправляюсь в море на ловлю тунца, а бывает — и лангустов. Но, как и прежде, я не могу прожить без хлеба насущного и не терплю разговоров насчет какого-то там света, того или этого, потому что я так и не знаю, был ли правдой топот копыт под нашей «Эумелией». Что, если это было только видение, возникшее в разгоряченном мозгу другого человека и явившееся мне лишь на минуту, когда Пятый заразил меня своим жаром? Но, раздумывая, я все больше прихожу к мысли: людей всегда одолевают два совершенно разноликих голода.

1959.

Весть о том, что случилось с Меме, тут же облетела квартал, про это говорили на каждом углу:

— Меме исцелилась, Меме встала на ноги!

Никто не хотел верить, да и поди поверь… Столько лет была прикована к креслу, столько лет просидела сиднем у дверей своего дома, таращась на людей, которые шли вверх и вниз по берегу реки. Меме наизусть знала, какое небо днем, какое — ночью. Ей было тридцать семь лет, и двадцать из них она просидела в кресле-качалке. Замуж Меме вышла рано, но ровно через три месяца ее вдруг разбил паралич, ноги отнялись, и все — никакое лечение не помогало.

— Что отец, что дочь, — говорили люди, — чего удивляться, раз она вся в него.

Но дело в том, что Меме была крепкого здоровья, ничем до этого не хворала, в отце души не чаяла, только вот отец не хотел, чтобы она выходила замуж, а она поступила по-своему, ну и через три месяца отец взял да и умер, и через эти же три месяца, день в день, у нее отнялись ноги. В душе Меме даже радовалась, мол, платит страданием за то, что ослушалась отца, что наперекор ему вышла замуж, стало быть, платит страданием за страдания отца. Случай, конечно, редкостный, небывалый, можно сказать — божья кара.

Меме только об отце и рассказывала: как жил, что делал, что ему по вкусу, что нет, какой был работящий, как любил ездить верхом, как лошадь купал в запруде. Отца нахваливала, а про мужа — ни одного доброго слова, хотя он человек каких мало, всего три месяца с ней прожил, и на тебе — такая беда; убивался страшно, не знал, чем ублажить свою Меме, землю рыл, лишь бы все у нее было, лишь бы нужды не замечала. И вот так год за годом, ну, потом вроде сердце переболело, что положено делать — делал, а с сердца она сошла, будто он потихоньку свалил с себя камень.

За двадцать лет ничего особого не приключилось, разве что на другом берегу Велико проложили шоссе да высокую стену поставили, народ окрестил это Набережной. Меме только и видела, что стену да крыши автомобилей, которые пролетали по шоссе. Словом, прошли годы тихо-мирно, и вдруг такая новость, точно бомба разорвалась.

— Меме сама ходит, Меме излечилась!

Вся заплаканная, подошла Меме к дверям дома Эдувихес:

— Посмотри, подруга. Это все она, лекарка из Тринидада!

Сперва Эдувихес и в ум не взяла ту женщину, глядела на Меме и глазам не верила — стоит у дверей сама, никто ее не держит, и нет возле нее кресла, ни спереди, ни сбоку, ни сзади.

— Ой, Меме! Да хранит тебя господь, да не оставит своей милостью!

— Лекарка из Тринидада, лекарка из Тринидада, та самая, у которой святой колодец! — на разные голоса твердили люди и шли, бежали к дому Меме. Даже в Кайбариене, в Маникарагуа, в Ягуахае только и говорили что об этом чуде, хоть и в глаза не видели Меме.