Уильям Теккерей - Дени Дюваль

В молодости мосье де Барр служил в армии и даже отличился в битвах с господами англичанами при Хастенбеке и Лоуфельдте, где показал себя храбрым и способным офицером. Однако протестантское вероисповедание мешало ему продвигаться по службе. Он вышел в отставку, непоколебимый в своей вере, но озлобленный и желчный. В отличие от своего легкомысленного родителя, он не признавал ни музыки, ни виста. Его присутствие на званых обедах в доме графа производило столько же оживления, сколько череп на пиру. Виконт де Барр посещал эти развлечения лишь для того, чтобы доставить удовольствие молодой жене, которая томилась и чахла в уединенном фамильном замке Савернов, где виконт обосновался еще после первой своей женитьбы.

Он отличался необузданным нравом и был подвержен приступам ярости. Будучи, однако, человеком крайне совестливым, он глубоко страдал после этих свирепых пароксизмов. Гнев и угрызения совести, регулярно сменявшие друг друга, делали жизнь его поистине тяжкой; перед ним дрожали все домашние, а больше всех несчастная девочка-жена, которую он привез из тихого провинциального городка и превратил в жертву своего бешенства и раскаяния. Не раз она спасалась бегством к старому графу де Саверну в Нанси, и добродушный старый себялюбец изо всех своих слабых сил пытался защитить несчастную юную невестку. Вскоре вслед за ссорами барон присылал письма с униженными мольбами о прощении. Эти супружеские баталии подчинялись твердому распорядку. Сначала вспыхивали приступы гнева, затем следовало бегство баронессы к свекру в Нанси, после чего приходили послания, полные сожалений, и, наконец, появлялся сам раскаявшийся преступник, чьи покаянные возгласы и причитания были еще более невыносимы, чем припадки ярости. Через некоторое время мадам де Барр окончательно переселилась к свекру в Нанси и лишь изредка навещала мрачный замок своего супруга в Саверне.

В течение нескольких лет этот злополучный союз оставался бездетным. В то самое время, когда несчастный король Станислав столь прискорбным образом лишился жизни (сгорев в своем собственном камине), умер старый граф де Саверн, и сын его узнал, что получил в наследство всего лишь имя отца и титул Савернов, ибо фамильное имение было вконец разорено расточительным и эксцентричным графом, а также порядком урезано долями барышень де Саверн, пожилых сестер нынешнего пожилого владетеля.

Городской дом в Нанси на некоторое время заперли, и новоявленный граф де Саверн в сопровождении сестер и супруги удалился в свой родовой замок. С жившими по соседству католиками наш суровый протестант компании не водил, и унылый дом его посещали главным образом протестантские священники, приезжавшие из-за Рейна. На левом берегу реки, который лишь за несколько лет до того стал владением французской короны, были одинаково употребительны и французский и немецкий языки, причем на последнем мосье де Саверна величали герром фон Цаберном. После смерти отца герр фон Цаберн, казалось, немного смягчился, но вскоре снова стал таким же угрюмым, злобным и раздражительным, каким всегда был герр фон Барр.

Саверн был маленьким провинциальным городком; старинный ветхий замок де Саверн стоял в самой его середине, на узкой кривой улочке. За домом находился мрачный сад, аккуратно распланированный и подстриженный на старинный французский манер, а за стенами сада начинались поля и леса, составлявшие часть имения Савернов. Поля и леса окаймлял густой бор, некогда тоже принадлежавший роду Савернов, но затем приобретенный у покойного легкомысленного владельца монсеньерами де Роган - принцами крови, князьями церкви, кардиналами и архиепископами Страсбургскими, между коими и их сумрачным протестантским соседом отнюдь не замечалось взаимного расположения. Их разделяли не только вопросы веры, но и вопросы chasse {Охоты (франц.).}. Графу де Саверну, который любил поохотиться и часто бродил по своим поредевшим лесам с парою тощих гончих и с соколом на плече, не раз попадалась навстречу пышная кавалькада монсеньера кардинала, выезжавшего на охоту, как и подобает принцу крови, в сопровождении конных егерей и трубачей, нескольких свор собак и целого эскадрона благородных всадников, носивших его цвета. Между лесничими его преосвященства и единственным сторожем мосье де Саверна нередко завязывались ссоры. "Скажи своему хозяину, что я перестреляю всех красноногих, которые появятся на моей земле", - проворчал мосье де Саверн при одной из этих стычек, поднимая только что подбитую им куропатку, и лесничий ничуть не усумнился, что сердитый господин непременно сдержит свое слово.