Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага

- Что когда? - спросил мистер Гарбетс.

- Да встреча, милейший.

- Неужто вы имеете в виду поединок? - спросил ошеломленный Гарбетс.

- А что же иное, черт побери, я мог иметь в виду? Я застрелю этого негодяя, оскорбившего мою честь, или сам паду бездыханным.

- Не хватало еще, чтобы я вручал вызовы на дуэль, - сказал Гарбетс. - Я человек семейный, капитан, от пистолетов предпочитаю держаться подальше. Вот ваше письмо, возьмите. - И, к великому изумлению и негодованию капитана Костигана, его гонец бросил на стол письмо с кривыми строчками надписи и расползшейся печатью.

- Вы что же, видели его, а письмо не передали? - в ярости вскричал капитан.

- Видеть-то я его видел, капитан, а поговорить с ним не мог.

- Проклятье! Это еще почему?

- Да у него там сидел один, с кем мне не хотелось встречаться, отвечал трагик замогильным голосом. - И вам бы не захотелось. Стряпчий у него там сидел, Тэтем.

- Трус и негодяй! - взревел Костиган. - Испугался, хочет показать под присягой, что я грозил его убить!

- Меня в эту историю не впутывайте, - упрямо сказал трагик. - Лучше бы мне было не попадаться на глаза этому Тэтему, а еще бы лучше - не подписывать...

- Стыдно, Боб Акр! Вы мало чем лучше труса, - процитировал капитан, не раз исполнявший роль сэра Люциуса О'Триггера как на сцене, так и в жизни; и, обменявшись еще несколькими словами, друзья расстались нельзя сказать чтобы очень весело.

Беседа их приведена здесь вкратце, ибо суть ее читателю известна; но теперь ему также стало ясно, почему мы не можем подробно изложить письмо капитана к майору Пенденнису; ведь оно так и осталось нераспечатанным.

Когда мисс Костиган в сопровождении верного Бауза воротилась с репетиции, она застала своего родителя в сильнейшем волнении: он шагал из угла в угол, распространяя вокруг себя аромат спиртного, которым ему, как видно, не удалось утишить свою смятенную душу. Письма Пенденниса громоздились на столе вокруг пустых стаканов и чайных ложечек, коими в них еще недавно помешивали капитан и его приятель. Едва Эмили переступила порог, как он схватил ее в объятия и с полными слез глазами, прерывающимся голосом воскликнул:

- Приготовься, дитя мое, бедное мое дитя!

- Вы опять выпивши, папаша, - сказала мисс Фодерингэй, отводя его руки. - А обещали мне, что до обеда не будете пить.

- Бедняжечка моя, да я одну каплю, только залить горе! - вскричал безутешный отец. - В вине заботы я топлю.

- Не так-то, видно, легко утопить ваши заботы, - в тон ему сказал Бауз. - Что случилось? Уж не обидел ли вас этот сладкоречивый джентльмен в парике?

- Коварный злодей! Он от меня не уйдет! - заорал Кос, в то время как Милли, высвободившись из его объятий, убежала к себе и уже снимала шаль и шляпку.

- Я так и думал, что у него недоброе на уме, - сказал Бауз, - очень уж он был любезен. Что он вам наговорил?

- Ох, Бауз, он меня разбил наголову. Против моей бедной девочки затеваются дьявольские козни. Оба эти Пенденниса, и дядюшка и племянник, адские заговорщики и предатели, верно вам говорю. Стереть их с лица земли!

- Да в чем дело? Что тут произошло? - спросил Бауз, теперь уже не на шутку встревоженный.

Тогда Костиган пересказал ему слова майора - что у младшего Пенденниса не будет ни двух тысяч, ни даже двухсот фунтов годового дохода, - и стал горько сокрушаться, что позволил такому самозванцу улестить и завлечь его невинное дитя и что пригрел такую змею на своей, капитана Костигана, груди.

- Но я отшвырнул от себя эту ядовитую тварь, - добавил он яростно, - а что до дядюшки, так я еще ему отомщу, будет знать, как оскорблять Костиганов!

- Что вы задумали, генерал? - спросил Бауз.

- Я задумал его убить, Бауз, убить этого двоедушного негодяя. - И он свирепо и грозно постучал по видавшему виды ящику с пистолетами. Бауз уже неоднократно слышал, как он взывал к этому вместилищу смерти, готовясь поразить своих врагов; но поскольку капитан умолчал о том, что послал майору Пенденнису вызов, мистер Бауз и на сей раз не придал пистолетам большого значения.

Тут в гостиную воротилась мисс Фодерннгэй, всем своим видом, здоровым, довольным, безмятежным, составляя разительный контраст с отцом, совсем потерявшим голову от горя и гнева. Она принесла с собой пару когда-то белых атласных туфель, намереваясь по возможности отчистить их с помощью хлебного мякиша, дабы лишиться в них рассудка в ближайший вторник, когда ей опять предстояло играть Офелию.

Она увидела гору бумаг на столе, остановилась, словно хотела о чем-то спросить, но передумала и, подойдя к буфету, выбрала там подходящий кусок хлеба, чтобы поколдовать над атласными туфлями; а потом, воротившись к столу, удобно уселась, оправила юбки и спросила у отца самым своим домашним ирландским голосом: