Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага

Мосье Мироболан не обедал с остальными слугами - он принимал пищу в своей комнате, и к нему была приставлена особая служанка. Стоило посмотреть на него, когда он в своем роскошном халате сочинял меню. Перед этим он всегда играл некоторое время на клавесине. Если его прерывали, он не скупился на выражения недовольства. Всякому артисту, говорил он, необходимо одиночество, дабы довести свое произведение до совершенства.

Впрочем, от избытка уважения и любви к мосье Мироболану, мы забежали вперед и вывели его на сцену раньше времени.

Шевалье Стронг сам нанимал всю лондонскую прислугу и вообще держал себя в доме хозяином. Слуги, правда, поговаривали, что он всего лишь мажордом, только обедает за одним столом с господами. Однако он умел заставить себя уважать, и в доме ему были отведены для личного пользования две комнаты, притом из самых комфортабельных.

Итак, в знаменательный: день он расхаживал взад-вперед на террасе, когда под громкий трезвон колоколов Клеверингской церкви, на которой развевался флаг, открывая коляска и один из тех семейных ковчегов, что могло изобрести только английское чадолюбие, на быстрой рыси свернули в ворота парка и лихо подкатили к крыльцу. Как по волшебству, распахнулись тяжелые двери. Два дворецких в черном, оба длинных меланхолических лакея, теперь уже в ливреях и в пудре, и местные слуги, нанятые им в помощь, выстроившись в сенях, склонились в поклоне, как вязы под напором осеннего ветра. По этой аллее прошествовали: сэр Френсис Клеверинг с лицом невозмутимо равнодушным; леди Клеверинг с блестящими черными глазами и добрым выражением лица, милостиво кивавшая направо и налево; маленький Фрэнсис Клеверинг, уцепившийся за материнскую юбку (он задержал все шествие, чтобы разглядеть самого высокого лакея, чья наружность, как видно, поразила его воображение); мисс Кротки, его гувернантка, и мисс Амори, дочка миледи, под руку с капитаном Стронгом. Стояло лето, но и в сенях, и в спальнях к приезду хозяев были затоплены камины.

Мосье Мироболан наблюдал прибытие семьи, спрятавшись за старой липой в начале аллеи.

- Elle est la, - произнес он, прижав руку в перстнях к расшитому бархатному жилету со стеклянными пуговицами. - Je t'ai vue; je te beais, o ma Sylphyde, o mon ange! {Она здесь... Я тебя видел. Благословляю тебя, о моя Сильфида, о мой ангел! (франц.).} - и, нырнув в чащу, пробрался назад к своим сковородам и кастрюлям.

В воскресенье новые обитатели дома в том же составе расположились на семейной скамье в старой церкви, где многие предки баронета некогда молились, а теперь преклоняли колени в виде статуй. Поглядеть на них сбежалось столько народу, что новая церковь в этот день пустовала, к великому негодованию пастора Симкоу; а у старой церковной ограды, перед которой остановилась коляска, запряженная серыми, с кучером в серебристом парике и непроницаемо серьезными лакеями, давно уж не собиралась такая толпа. Капитан Стронг всех знал и раскланивался за себя и за остальных. Местные жители решили, что миледи, хоть собой и не красавица, зато одета как картинка, да так оно и было, - тончайшая шаль, богатейшая ротонда, ярчайшие цветы на шляпе, без счета брошей, колец, браслетов, цепочек и прочих побрякушек, и повсюду ленты, узкие и широкие, всех цветов радуги! Мисс Амори была вся в чем-то светло-сером, скромная, как весталка, а маленький Фрэнсис наряжен в модный в то время костюмчик Роб-Роя Мак-Грегора, прославленного шотландского разбойника. Баронет был оживлен не более обычного - ему свойственно было завидное отсутствие мысли, позволявшее одинаково легко и безразлично воспринимать обеды и смерти, службу в церкви и собственный брак.

Скамья, отведенная для клеверингской прислуги, тоже заполнилась, и молящиеся с восторгом увидели там обоих лондонских лакеев, "не иначе как обсыпанных мукой", и диковинного кучера в серебристом парике, который занял свое место чуть позже, успев отвести лошадей в конюшню при "Гербе Клеверингов".

Во время богослужения юный Фрэнсис поднял такой крик, что по знаку баронета Фредерик, самый длинный лакей, встал со своего места и, подойдя, забрал его и вынес из церкви. Прелестный ребенок орал и колотил лакея по голове так, что пудра клубилась над ним подобно фимиаму, и на улице не успокоился до тех пор, пока его не посадили на козлы коляски и не дали в руки кнут - поиграть в лошадки.

- Он, понимаете, пе'гвый раз попал в церковь, мисс Белл, - томно объяснил баронет молоденькой гостье, - ну, и понятно, что гасшумелся. В Лондоне я и сам не езжу в церковь, а здесь, в деревне, пожалуй, следует... как-никак показываешь пример... и все такое.